увеселения в Версале или Сент-Джеймсском дворце. Да, музыка звучала та же, и большой оркестр играл с полной отдачей, но вот движения танцующих отличались значительно большей свободой.
Некоторые, кажется, понимали, что музыка требует определенных фигур, но многие воспринимали менуэт как вольный сельский танец. Никто не утруждал себя сменой партнера. Стоит ли отдавать избранника или избранницу в чужие руки, если существует опасность больше ни разу не встретиться?
Даже самые суровые из пуритан не осмелились бы утверждать, что посетители Воксхолла пили больше, чем обитатели элегантных бальных залов. Элайдже не раз доводилось видеть, как аристократы качались и падали от чрезмерного употребления пунша. И те же пуритане ошиблись бы, назвав здешних танцоров более похотливыми: вожделение пронзало благородную плоть с той же непреодолимой силой, что и тела рядовых соотечественников.
Принципиальная разница, по мнению герцога Бомона, заключалась в том, что аристократы строго выполняли предписанные па, в то время как публика Воксхолла предпочитала танцевать в парах, не утруждаясь заботой о правилах. В результате возникала определенная близость, поощрявшая смелые прикосновения.
Не то чтобы Элайджа ощущал некую потребность ощупывать партнершу. Узнать ее не составило ни малейшего труда, однако особого удовольствия открытие не доставило.
Он поддерживал маркизу де Пертюи одной рукой и старательно изображал жалкую пародию на менуэт, размышляя, куда же могла запропаститься Джемма, когда неожиданно ее увидел: герцогиня стояла возле площадки и нетерпеливо, раздраженно постукивала ногой, даже не замечая, что не попадает в такт.
Герцог быстро повернулся таким образом, чтобы жена не смогла заметить его довольной улыбки.
— Ах, осторожнее! — пропищала маркиза. — Так недолго и упасть!
— Виновата ваша красота, — отозвался Элайджа.
Луиза взглянула круглыми, как у совы, глазами, и в этот момент выяснилось, что она действительно хороша собой. Возможно, шампанское пошло на пользу: обычно напряженность парижской гостьи мешала Элайдже заметить ее приятные черты лица.
Мысль показалась странной, потому что во время ссор Джемма называла напряженным его самого. А еще закоснелым, нудным и зажатым. Он с тревогой посмотрел на маркизу. Нудные люди ужасно неприятны… хотя себя он таковым не считая.
Партнерша глубоко вздохнула и покачала головой:
— Боюсь, я позволила себе выпить немного больше, чем следовало.
— Все мы порой позволяем себе лишнего, — успокоил ее герцог, снова отыскивая глазами Джемму. Супруге, конечно, не понравятся их крепкие объятия, но что делать? Партнерша то и дело норовит упасть.
— Я никогда не уступаю слабости, — гордо заявила маркиза. — Потворство желаниям — происки дьявола. Так говорила моя матушка, а она никогда не ошибалась.
Луиза о чем-то задумалась, и Элайджа воспользовался возможностью, чтобы повернуться в ту сторону, где в последний раз видел Джемму. Она все еще стояла на прежнем месте, но уже не одна.
Перед герцогиней старательно раскланивался рыжеволосый парень в полинявшем синем домино и такой же маске. Выглядел он как моряк в увольнении и обладал разбитными манерами простого горожанина: не джентльмен, не крестьянин, а нечто среднее. Элайджа повел маркизу к краю площадки.
— Осторожнее, не наступите на подол, — предупредила его партнерша. — Кстати, приходилось ли вам когда-нибудь видеть столько распутных женщин сразу? — Она не скрывала восторга. — Признаюсь, мне здесь очень нравится. Если бы я знала, что Воксхолл — такое чудесное место, обязательно приехала бы давным-давно. А вы, должно быть, бывали здесь несчетное количество раз.
— Хм, — неопределенно отозвался Элайджа.
Незнакомец уже вел Джемму в круг танцующих, а она смотрела на кавалера с недопустимым интересом. Герцог нахмурился, а мгновение спустя повернул покорную партнершу таким образом, чтобы оказаться плечом к плечу с женой.
Судя по преувеличенно счастливой улыбке и устремленному на кавалера излишне внимательному взгляду, озорница знала, что супруг рядом.
Элайджа закружил маркизу в легком пируэте, а сам тем временем склонился к уху Джеммы.
— Хочу тебя!.. — то ли прошептал, то ли прорычал он.
Она вскинула искрящиеся смехом глаза. Человек в голубом домино ничего не заметил и увлек свою даму в противоположном направлении. Вблизи выяснилось, что у него не только рыжие волосы, но и рыжие бакенбарды. Отвратительно! Как можно танцевать с примитивным мужланом?
Вот он наклонился и что-то произнес — должно быть, что-то очень забавное, потому что Джемма запрокинула голову и от души рассмеялась. Элайджа заметил нежную, молочно-белую шею и едва не взорвался от слепого вожделения. Захотелось провести губами по шелковистой коже, ощутить трепетную дрожь в те мгновения, когда она…
Он совсем забыл о маркизе, а внезапно вспомнив, спохватился и виновато вернулся к танцу. К счастью мадам де Пертюи уже успела немного протрезветь.
— Знаете, Бомон, — заметила она, — готова предположить, что моему супругу Анри здесь очень понравится.
— Неужели? — Герцог видел маркиза де Пертюи лишь однажды и запомнил французского аристократа как человека, чье лицо выражало стремление и неудовлетворенность — вряд ли ему удалось бы наполнить жизнь смыслом посредством распутных танцев. В целом он производил впечатление то ли неудачливого художника, то ли непризнанного изобретателя.
— Анри ненавидит свой титул, — продолжала щебетать маркиза. — Придерживается революционных идей: например, считает, что аристократы и чернь имеют между собой немало общего. Представляете?
Элайджа очень даже представлял. Должно быть, маркиз ненавидел самого себя и распространял отношение на всех представителей собственного класса. Не в меру болтливая супруга продолжала распространяться о предпочтениях и наклонностях несчастного, а герцог тем временем снова вел ее туда, где увидел Джемму. Рыжий парень не скрывал восторга и смотрел на очаровательную партнершу с такой жадностью, словно собирался немедленно ее съесть.
Элайджа не мог одобрить его излишней прыти, но вполне понимал чувства: Джемма чрезвычайно напоминала свежий, румяный, сладкий, сочный персик. Но она принадлежала ему, а потому оставалась сугубо личным персиком. В результате сложных маневров герцогу все-таки удалось оказаться рядом с женой. Маркиза продолжала говорить, хотя кавалер давно потерял нить рассуждения (если таковая вообще присутствовала).
Элайджа Тобьер, герцог Бомон, никогда не опускался до вульгарности. Даже в мужской компании, слушая сальные шутки товарищей по поводу женщин, или в адрес друг друга, сдержанно улыбался, но не произносил ни слова. И вот сейчас с его губ готовы были сорваться откровенные, даже грубые выражения, адресованные одной-единственной женщине.
Герцог наклонился, провел губами по волосам Джеммы и шепнул на ухо несколько вульгарных слов, которые не расслышал никто, кроме нее. Тут же отвернулся, однако сзади долетел негромкий смех.
Маркиза тем временем обиженно надулась, и Элайджа поспешил обратить на нее внимание.
— Как я только что сказала, — повторила она, — муж, познакомился с бесстыдной особой во время встречи с маркизом де Лафайеттом. Она помогала Анри перевести на французский какой-то американский документ. Кажется, что-то вроде декларации. Просто ужасно!
Рассказ несколько удивил.
— Было бы не так тяжело, влюбись он в женщину нашего круга, — горестно продолжала маркиза. — Она хотя бы смогла понять, — отчаянный взмах руки, — смогла бы понять все. А эта потребовала, чтобы он с ней уехал. Уехал!
— А он? — уточнил Элайджа.
— Уехал. — Оскорбленная супруга яростно кивнула и снова наступила на подол домино. Герцог ловко ее поймал и поставил на ноги. — Уехал с ней и бросил меня. — Она удивленно вытаращила глаза, словно до сих пор не верила в реальность событий.
— Абсурдное решение, — прокомментировал Элайджа.
