печати. Это вопрос государственной безопасности. До свидания.
С этими словами он направился к двери, сопровождаемый своими молодчиками. И тут мой редактор встрепенулся:
— Адмирал, все это завтра же попадет на первую страницу “Трибюн”.
Адмирал побледнел. После долгого молчания он сказал:
— Надеюсь, вам известно, что наша страна в любой момент может быть вовлечена в глобальную войну. И что наши парни каждый день умирают в пограничных стычках. А все во имя того, чтобы защитить гражданское население, таких, как вы. Так неужели вам трудно держать язык за зубами, когда речь идет о государственной безопасности?
Редактор воскресного выпуска уселся на край кровати и закурил сигарету.
— Все, о чем вы говорите, мне хорошо известно, адмирал. Но мне известно также, что это свободная страна, и, чтобы она впредь оставалась свободной, газета не обойдет молчанием такое вопиющее нарушение закона, как обыск и конфискация документов без предъявления ордера.
Адмирал сказал:
— Поверьте моему слову офицера, что вы сослужите стране плохую службу, если поместите в газете отчет об этом событии.
Редактор мягко гнул свою линию:
— Ага, поверить вашему слову офицера. Вы ворвались сюда без ордера на обыск. Разве вы не знали, что это противозаконно? А ваш молодчик был готов стрелять, когда Вильчек хотел подойти к столу.
При этих словах я покрылся холодным потом. Адмиралу, по-моему, тоже было не сладко. С видимым усилием он произнес:
— Приношу извинения за неожиданный визит и невежливое поведение. Меня оправдывает лишь важность происходящего. Могу я быть уверенным, господа, что вы будете хранить молчание?
— При одном условии, — сказал редактор. — Если “Трибюн” получит монопольное право на публикацию всех материалов, связанных с Гомесом. Заниматься этим будет мистер Вильчек, вы должны помогать ему во всем. Мы, в свою очередь, обязуемся ничего не печатать без вашего согласия и без одобрения цензуры вашего ведомства.
— Договорились, — неохотно согласился адмирал.
Мы с адмиралом летели в Нью-Йорк. Видно было, что все это ему очень не по душе, тем не менее он считал своим долгом рассказать мне следующее.
— Сегодня в три часа ночи мне позвонил председатель Комиссии по атомной энергии. А его перед этим разбудил доктор Монро из Комитета по науке. Доктор Монро работал допоздна и решил перед сном почитать воскресный номер “Трибюн”. Ему на глаза попалось письмо Гомеса, и он взорвался, как пороховой погреб. Дело в том, мистер Вильчек, что уравнение сечения поглощения нейтронов — как раз то, чем он занимается. Более того, это тщательно охраняемая государственная тайна в области атомной энергии. Каким-то образом Гомесу стало известно это уравнение.
Я почесал небритый подбородок.
— А не водите ли вы меня за нос, адмирал? Как могут три уравнения быть величайшей государственной тайной?
Адмирал колебался.
— Могу вам только сказать, что речь идет о реакторе-размножителе.
— Но ведь в письме об этом говорится в открытую. Не станете же вы утверждать, что Гомес не просто где-то раздобыл уравнения, но и кое-что в них понимает?
Адмирал мрачно ответил:
— Кто-то из наших потерял бдительность. Русские многое бы дали, чтобы увидеть эти уравнения.
И он замолчал, предоставив мне возможность гадать, пока самолет летел над Нью-Джерси, что бы все это могло значить. Наконец из кабины пилота послышалось:
— Приземляемся в Ньюарке через пять минут, сэр. Нас сажают вне очереди.
— Хорошо, — ответил адмирал, — передайте по радио, чтобы нас ждала машина гражданского образца.
— Гражданского? — удивился я.
— А какая же еще?! В том-то и дело, чтобы не привлекать ни малейшего внимания к этому Гомесу и его письму.
Мы приземлились, и вскоре впятером сидели в легковой машине, довольно скромной на вид; тем не менее это была последняя модель. От Ньюарка до испанского Гарлема в Нью-Йорке мы доехали без особых разговоров и происшествий.
Машина остановилась посреди унылого жилого квартала; “Порто Белло” оказалось магазином, в котором была еще и закусочная. Большеглазые дети сбежались к машине и набросились на нас:
— Мистер, мистер, можно я буду сторожить вашу машину? — слышалось со всех сторон.
Адмирал разразился длинной тирадой по-испански, чем несказанно удивил меня, а детей заставил разбежаться в разные стороны.
— Хиггинс, — скомандовал он, — проверьте, есть ли здесь черный ход.
Один из молодчиков вышел из машины и обогнул здание, сопровождаемый тяжелыми, безразличными взглядами женщин, сидящих на ступеньках и укутанных в черные шали. Через пять минут он вернулся и сказал, что черного хода нет.
— Внутрь войдут Вильчек и я, — распорядился адмирал. — Вы, Хиггинс, останетесь у входа и, если увидите кого-либо, кто будет пытаться спастись бегством, возьмите его. Пошли, Вильчек.
В “Порто Белло” было не более десятка столиков, и все они были заняты в этот обеденный час: посетители как по команде воззрились на нас, едва мы вошли.
— Nueva York, отдел здравоохранения, сеньора, — бросил адмирал женщине, сидевшей за примитивной кассой.
— А, — сказала она с явным неудовольствием. — Por fovar, non aqui5. Туда идите, кухня, понимаете?
Она подозвала хорошенькую девушку-официантку, посадила ее за кассу, а сама повела нас на кухню, темную от дыма и пара. Там были старик повар и парнишка лет шестнадцати, мывший посуду; мы все еле- еле втиснулись в крохотную комнатушку. Мак-Дональд и женщина быстро-быстро заспорили о чем-то по- испански. Адмирал хорошо исполнял свою роль. А я не спускал глаз с юнца у мойки, которому каким-то образом удалось завладеть одним из самых важных атомных секретов Соединенных Штатов Америки.
Гомесу едва ли можно было дать больше пятнадцати лет. Невысокого роста, худенький и гибкий паренек с кожей цвета виргинского табака Черные, блестящие, прямые волосы то и дело падали на его влажный лоб. Он резким движением убирал их со лба, поминутно вытирая руки о фартук. Работал Гомес как заведенный: брал тарелку, опускал в воду, скреб, споласкивал, вытирал, ставил на стол — и все это с легкой улыбкой, которая, как я понял позже, никогда не покидала его лица, если все шло хорошо. А по глазам парнишки было видно, что мысли его где-то очень далеко от закусочной “Порто Белло”. Кажется, Гомес даже не заметил нашего появления. Вдруг мне в голову пришла совершенно сумасшедшая мысль…
Адмирал повернулся к Гомесу:
— Como se Rama, chico?6
Гомес вздрогнул, на миг рука его, вытиравшая тарелку, застыла, но он тут же поставил тарелку на стол.
— Julio Gomes, senor. Por qie, por favor? Que pasa?7
Он ничуть не испугался.
— Nueva York, отдел здравоохранения, — повторил адмирал, — con su permiso8.
Он взял руки Гомеса в свои и, сделав вид, что изучает их, стал неодобрительно покачивать головой и цокать языком. Затем решительно произнес:
— Vamanos, Julio. Siemento mucho. Usted esta muy enfermo9.
И тут заговорили все разом: женщине не понравилось вторжение в ее заведение, повар был недоволен потерей мойщика посуды.
