женщина с бесцветными тонкими губами. — Мы не разрешим вам заставить его страдать!
— Это был бы для него лишь момент боли. Поверьте мне. Анестезию начнут немедленно после ампутации. Разрешите нам захватить только единственное мгновение.
— Это неправильно. Он стар и нуждается в самом лучшем лечении. Боль может убить его!
— Напротив, — успокаивал Нортроп. — Научные исследования показали, что в случаях ампутации боль оправдана. Создается защитная реакция, понимаете, в некотором роде местная собственная анестезия. Больному не грозит страдание от пагубных побочных явлений химиотерапии. Показатели опасности постоянно под контролем, и процедуру анестезирования введут немедленно. — Нортроп сделал глубокий вдох и, бойко выруливая, двинулся к последнему препятствию. — Мы обеспечим повышенный гонорар, и вы сможете предоставить своему дорогому отцу лучшее медицинское обслуживание. Скупиться бессмысленно.
Последовал обмен осторожными взглядами, и Гарри Гарднер сказал:
— Сколько вы предлагаете за самое великолепное медицинское обслуживание?
— Могу я посмотреть ногу? — спросил Нортроп.
Откинули одеяло. Глаза Нортропа впились в старика.
Случай тяжелый. Нортроп не был врачом, но за пять лет работы на этом поприще он приобрел достаточно дилетантских знаний, чтобы определить заболевание. Понятно, что старику плохо. Нога вдоль голени — словно после тяжелого ожога. Вероятно, они ограничились первой помощью, затем в счастливом невежестве семья разрешила старику гнить, и началась гангрена. Потемневшая, словно покрытая глянцем нога распухла от средней части икры до концов пальцев. Она выглядела мягкой и разложившейся. И у Нортропа появилось такое чувство, что можно протянуть руку и разом отломить все пальцы. Вряд ли пациент выживет. Ампутация или нет, он уже прогнил до самой сердцевины. Если его не отправит на тот свет шок ампутации, это произойдет от общей ослабленности. Хороший материал для хроники. Тот тип страданий, от которого кишки выворачивает наизнанку, однако миллионы зрителей жаждут это видеть.
Нортроп поднял глаза и сказал:
— Пятнадцать тысяч, если ампутацию сделает одобренный телекомпанией хирург при указанных мною условиях. Хирург получит гонорар от нас.
— Ну!
— Компания оплатит также полностью счет послеоперационного лечения вашего отца, — и с мягкостью в голосе Нортроп добавил: — Даже, если он будет лежать в больнице шесть месяцев, мы оплатим каждый цент, помимо телевизионного гонорара.
Он победил. В их глазах появился алчный блеск. Они были перед лицом банкротства. Он пришел, чтобы спасти их, велика важность, если старику отнимут ногу без анестезии! Ведь и сейчас он едва в сознании. Он не почувствует боли. Не очень почувствует.
Нортроп достал отказы от претензий, контракты на латиноамериканские передачи, платежно- гарантийные и прочие документы. Маурильо позвал секретаря, и несколькими минутами позже сверкающий механизм записывал все необходимое.
— Подпишитесь здесь, пожалуйста, мистер Гарднер, — и Нортроп протянул ручку старшему сыну. — Прооперируем сегодня. Я немедленно пришлю сюда нашего хирурга. Одного из лучших. Ваш отец получит лечение, какое он заслуживает.
Документы положены в карман. Дело сделано.
“Возможно, это варварство — оперировать таким путем”, — думал Нортроп. Но в конечном счете он не нес ответственности. Он только доставлял публике желаемое. Публика хотела струи крови и нервное возбуждение.
И в самом деле, что старику до всего этого? Любой опытный медик скажет, что он не жилец. Операция не станет спасением. Анестезия тоже. Если его не доконает гангрена, он отправится на тот свет от послеоперационного шока. В худшем случае будет несколько минут страданий под ножом… Зато семью не будет давить страх финансового разорения.
Выходя из больницы, Маурильо заметил:
— Шеф, вам не кажется все это немного рискованным? Я имею в виду предложение заплатить больничные расходы?
— Иногда нужно немного играть ва-банк, чтобы получить желаемое, — ответил Нортроп.
— Да, но это может стоить пятьдесят-шестьдесят тысяч. Что станет с бюджетом?
Нортроп осклабился:
— Вероятнее всего, выживем мы, а не старик. Он не протянет до утра. Риска нет ни на доллар, Маурильо, даже ни на один вонючий цент.
Возвратившись в кабинет, Нортроп передал бумаги об ампутации своим ассистентам и включил машину для передачи. Он был готов назвать этот день большим днем для себя.
Оставалась кое-какая грязная работа — убрать Маурильо. Это нельзя было назвать увольнением. Маурильо занимал должность на уровне больничного санитара или любого другого, кто ниже администратора. Однако увольнение нужно было представить как повышение по служебной лестнице. Вот уж несколько месяцев у Нортропа нарастало чувство неудовлетворенности работой маленького человечка. Сегодня предстоял последний удар. У Маурильо отсутствовало воображение. Он не знал, как закончить сделку. Он не подумал об оплате больничных расходов. “Если я не могу уполномочить его быть ответственным, — сказал себе Нортроп, — я не могу использовать его вообще. В отделе есть много других помощников, каждый будет счастлив занять это место”.
Нортроп поговорил с двумя. Сделал выбор: молодой парень по имени Бартон, он целый год снимал документальные фильмы. Это его работа — съемки лондонской воздушной катастрофы весной. Искусно изображает все отвратительное. В прошлом году он вовремя оказался на пожаре всемирной ярмарки. Да, Бартон именно тот человек.
Следующий шаг был довольно неприятным. Дело могло пойти не так, как хотелось бы.
Нортроп позвонил Маурильо, к тому нужно было пройти через две комнаты, однако такие дела не стоит делать с глазу на глаз.
— Хорошие новости для тебя, Тэд. Переводим тебя на другую программу.
— Переводите?
— Именно так. Был разговор после обеда, и мы решили, что передачи “Кровь и внутренности”- пустая трата времени для тебя. Твой талант нуждается в большем размахе. На “Детском времени” ты действительно расцветешь. Ты, Сэм Клайн, Эд Брэган — потрясающая бригада.
Нортроп видел, как расплывшееся лицо Маурильо сморщилось. Арифметика была простой, и все дошло быстро: здесь Маурильо был номер два, а в новой передаче, гораздо менее важной, он будет номером три. Оплата ничего не значила, так или иначе все съедалось внутренним подоходным налогом. Это явный пинок ботинком, и Маурильо ощутил его.
Нормы поведения требовали от Маурильо вести себя так, словно ему оказана редкая честь, однако он отказался от этой игры и, глядя в сторону, сказал:
— Лишь за то, что я не подписал ампутации тому старику?
— Почему ты так думаешь?
— Три года я работал на вас. Три года! И вот я выброшен таким способом!
— Я сказал тебе, Тэд, мы думаем, что это даст тебе большие возможности. Ты шагнул вверх по лестнице. Ты…
Мясистое лицо Маурильо запылало от ярости.
— Это абсурд, — сказал он с горечью. — Ладно, не имеет значения. Ха-ха! Я получил другое предложение и ухожу прежде, чем вы меня вышвырнете. Берите эту вашу должность и…
Нортроп торопливо погасил экран.
“Идиот, — подумал он, — маленький жирный идиот. Ладно, к дьяволу”. Он очистил свой стол и одновременно мозги от Тэда Маурильо и проблем, связанных с ним. Жизнь — реальность, и с ней не шутят. Маурильо не может шагать в ногу. Вот и все.
Нортроп решил идти домой. Этот день был слишком длинным.
В восемь вечера сообщили, что старика Гарднера приготовили к операции.
В десять звонок главного хирурга объединения доктора Стила известил Нортропа о провале
