Отдуваться теперь предстоит мне.
Нет, точно, — ему обязательно нужен свой паспорт.
В середине пути мне нахлобучили на глаза мою же шапку, так что вторую часть дороги я не запомнил. Сняли ее, когда мы остановились в каком-то дворе, то ли заводика, то ли мастерской, потому что здесь всюду валялись гнутые производственные железки, впрочем, изрядно проржавевшие.
— Пошли, — сказали мне, и бесцеремонно так подтолкнули.
Мне, привыкшему к общению с менеджерами, было неприятно.
Мы прошли по небольшому безлюдному цеху, свернули в коридор и остановились у первой же двери.
Один из парней заглянул внутрь и сказал:
— Доставили.
Там, должно быть, меня ждали, потому что дверь открыли пошире, чтобы я мог пройти, — ну, и провели в помещение.
Только что я был в обшарпанном заводском коридоре, и вот — оказался в самом современном офисе.
Стены его — матово белые, слева белый кожаный диван и такие же два кожаных кресла, — с белым журнальным столиком посередине. В центре кабинета буквой «Т» председательский стол, к нему приставлен стол для гостей, — и это все коричневой полировки прекрасного дерева.
Справа секретарский столик с функциональным рабочим креслом на колесиках. Там стоит компьютер. За секретарским местом, — мужик в кожаном пиджаке, он играет в какую-то игру, и так увлечен игрушечной конницей, которая идет в атаку, что не заметил моего появления.
Остальные трое парней, тоже в кожаных пиджаках, один за начальственным столом и двое невдалеке, заметили, — они не спускают с меня внимательных глаз.
— Привет, — говорит тот, кто поглавней, — документы есть?
— Сейчас посмотрим, — отвечает голос сзади, и я чувствую, как шаловливые ручки запрыгали по мне, легким каким-то изящным движением освобождая карманы от содержимого.
Але! — все мое хозяйство оказывается на столе, перед кожаными парнями. В том числе паспорт.
— Гордеев Михаил Павлович, — читает главный, потом смотрит на фотографию, а следом на мое лицо, — все сходится.
— Вы — Гордеев Михаил Павлович? — спрашивает он.
— Мне разбили голову, — говорю я.
Главный пожимает плечами, продолжая листать паспорт. Это крепкий коротко стриженный, моих лет, парень. Моих лет и даже моего роста… Может быть, мы ходили в один детский сад, — только я его не помню.
— Как же так, Михаил Павлович, — отложив в сторону документ, говорит он, — делиться надо…
Под пиджаком на нем черная рубашка и золотая цепочка на шее, — мода бандитов девяностых. По ящику во всех сериалах про благородных бандитов, самые благородные ходят по такой моде, — в черных рубашках и с золотыми цепочками на шеях. Чем черней и чем золотистее, — тем благородней.
Но сейчас-то, две тысячи третий, — заканчивается. Или это уже форма?
Странно, я не особенно испуган и, несмотря на боль в затылке, не теряю способности рассуждать. Например, понимаю: то, что мне нахлобучили шапку на глаза — хороший признак, а то, что честно заработанные общественные деньги лежат сейчас на столе перед незнакомыми людьми, — плохой.
— У нас деловое предложение, — говорит главный, не предлагая мне сесть. — Вы женаты?
— Мне разбили голову, — говорю я.
Он смотрит на меня повнимательней, он никак не может понять, при чем здесь моя голова.
— И что? — спрашивает он.
— Да извиниться нужно. Хотя бы ради приличия… — говорю я.
Сам не понимаю, для чего мне потребовалось их позлить. Но я не собирался их злить, я сказал то, что хотел сказать.
Даже тот, который только что вел конницу в атаку, тут же нажал на паузу, — остальные вообще застыли в позах недоуменных скульптур. На лице главного появилась скупая недоверчивая улыбка.
— Чем докажешь, что мы должны это сделать? — спросил он.
И они все стали смотреть на меня, ожидая от меня доказательств.
— Ты что, под крышей? — наконец, подсказал мне один.
Но врать я не хотел, да и бесполезно было врать: крыша крышу видит издалека.
— Когда один человек бьет другого по голове, а потом говорит: «у нас к вам есть деловое предложение», — это не совсем правильное начало. Так вы никогда не заработаете много бабок. С таким отношением к делу…
— Так мы просто гордые! — улыбнулся чуть-чуть пошире главный. Все остальные собравшиеся выдохнули с облегчением. Я слышал этот дружный выдох, на меня даже подуло им.
— Теперь, малый, послушай, что я тебе скажу… У нас деловое предложение. Считай, что ты уже согласился… Ты будешь жить в общежитии, у нас есть такое, тебе там поставят компьютер, со всякими причиндалами для рынка, — ты будешь работать. Вот баксы, считай, депозит ты открыл. Начнешь с них… Хочешь остаться здоровым, будешь приносить доход. Не будет дохода, станешь инвалидом… А я начну приходить к тебе, каждый месяц, и просить прощение, — по одному разу. Устраивает?
Я — размышлял. Есть у меня такая слабость — поразмышлять. Тем более, что мне для этого отвели какое-то время.
Сегодня утром в кухонной коробочке лежало тысяч шесть или семь, — им хватит на первое время, чтобы продержаться. Иван — головастый парень, а с Машиными способностями… Если удастся на эти деньги сделать документы, а с ними купить туристическую путевку для осмотра Лувра, — то все будет нормально.
Так что без меня они не пропадут…
Жаль только расставаться… С Иваном, он знает уже больше тысячи слов на своем английском, только сказать ничего не умеет, — но в Лондоне, если они там будут жить, у него получится неплохая языковая практика. А с Машей, — так вообще…
Я ненавидел этих ребят в кожаных пиджаках. Они — все испортили… И, вдобавок, разбили мне голову. Хотя и сделали деловое предложение.
Но голову все-таки разбили… Поэтому я тоже улыбнулся главному, как старому закадычному детсадовскому приятелю. А следом, как когда-то мечтал сделать сопернику, отбившему у меня женщину, впечатал свой кулак в его улыбающееся мурло.
Но совершил это по-дилетантски, отбивной не получилось, — сказалось отсутствие практики. Так, интеллигентский вежливый тычок, — ничего больше. Сродни брошенной в лицо перчатке.
Но какое удовольствие я испытал при этом, трудно передать словами. Ради мгновенья такого удовольствия можно отдать многое.
— Маш, сходи за хлебом.
— Почему я?
— Потому что, я готовлю ужин. Будут спагетти, запеченные в яйцах. И все это с кетчупом «Адмирал»… Пальчики оближешь.
— Опять спагетти?
— В прошлый раз был другой сорт.
— Сейчас ты скажешь, что яйца будут другого цвета…
— Тогда стой у плиты сама… Я пойду в булочную.
— Моя очередь завтра.
— Тогда дуй за хлебом.
— Хорошо, раз так, я пойду. Хотя мне и не хочется…
Иван расхаживал по кухне в красном фартуке, с большим карманом спереди. Из кармана торчал половник. В руках у него была толстая книга о вкусной и здоровой пище. Он что-то читал там, и время от времени закатывал глаза. Но на плите, в одинокой кастрюле, варились только макароны.
