— Для вас это ерунда? — удивился, впрочем, вполне искренне, парень.
— Нет, не ерунда, — сказала, запнувшись, Маша. — Конечно, не ерунда… Но это деньги… Деньги, — это ерунда.
— Вы уверены? — не поверил парень. — Что же тогда не ерунда?.. Вы эти сто тысяч где возьмете?
— Не знаю, — сказала Маша. — Нужно будет подумать.
— Значит так, — сказал парень, и видно было, что он уже все решил, и вообще, это в его натуре, все быстро, буквально с колес, решать. — Я предлагаю вам сделку. Я выплачиваю сто тысяч за вашего брата, безвозмездно, а вы, в знак признательности, и ваш спутник, конечно, — вы соглашаетесь поужинать со мной. Сейчас… Я как раз собирался где-нибудь перекусить. Устраивает?
Гвидонов смотрел на главного, — тот продолжал улыбаться, самым обаятельным образом.
Кто же тогда этот длинный очкастый юноша, что тот так стойко принимает от него такие плюшки.
— Кузьмич, давай сюда нашего брата, — сказал парень начальнику.
— Но… — продолжал улыбаться тот.
— Давай, давай, не жадничай.
— Но его нет в Москве, — смущенно сказал Кузьмич.
— Как нет!.. — возмутился парень. — Что же ты тогда репу впариваешь. Где он?
— Можно вас на минуточку, — сказал Кузьмич.
Это «вы» тут же отметил Гвидонов. Кто же этот парень, который «вы»?..
Маша вся обмерла… «Нет в Москве», «можно на минуточку»… Перед глазами у нее все поплыло, и она стала медленно оседать на пол. Полковник среагировал мгновенно, попытался подхватить ее, но, должно быть, нога его еще до конца не зажила, так что он, своим вмешательством, лишь смягчил Машино падение, — и сам оказался на полу.
Глава Шестая
«С чем мне сравнить дорогу к царству Вселенной?
Представь: Бросил человек зерно в землю. Ночью он спит, днем — работает. А зерно, между тем, прорастает, тянется вверх.
Как, — он и сам не знает…
Сама по себе плодоносит земля: сначала появляется стебель, потом — колос, потом — зерна в колосе.
И когда созреет урожай, то получается в тридцать, в шестьдесят, а то и в сто раз больше»
Инструктаж был утром. Нас, новичков старательского дела, собрали в столовой и сказали:
— Отныне, каждому — свое. Каждый зарабатывает на жизнь сам. Теперь, как потопаешь, — так и полопаешь… Короче, работаем в три смены. Делитесь на три кучки, — первая бригада — в забой. Вторая — после обеда. Третья — после ужина.
Моя оказалась второй… Всю ночь я чувствовал, как у меня чешутся десны, а утром, — так я во сне эти десны тер, — вытащил изо-рта обломок разбитого зуба. Вернее, один из разбитых зубов. Целиком.
Он поддался безболезненно и почти без усилий. Вот значит, как организмы избавляются от всего инородного.
Я пошурудил во рту языком. И обнаружил на месте выпавшего зуба здоровенную дырку. Жаль, нигде не было зеркала, чтобы как следует рассмотреть себя, красавца, — поподробнее. Но, не в салоне, можно, как-нибудь обойтись и так.
Первая бригада собралась у выхода, — я стоял, трогал языком свою дырку, и провожал взглядом наркоманов, на их ратный подвиг.
Там было шесть молодых и два старика. В том смысле, что шесть начинающих и два старожила. Разница между ними бросалась в глаза.
Мы за сутки, проведенные здесь, — много узнали о занятии, которому отныне должны посвятить себя. Ходить с фонариком по заброшенной шахте и собирать в ведерко все, что попадется по пути. Проще пареной репы.
Но старожилы, ненадолго выходя из эйфории в окружающую действительность, посматривали на нас с жалостью, и, отвечая на вопросы, страшно темнили, предпочитая говорить непонятными намеками. Суть которых сводилось к одному, — потерпите немного, скоро никаких вопросов у вас не будет. Или вас… Как- то, все-таки непонятно: или вас, или вопросов.
От общаги до рабочего места идти было недалеко, минут десять средним шагом, там — лифт, а там… после обеда посмотрим, не долго осталось ждать…
Когда куда-то собираешься, очень важно дойти до цели. Как и довести до логического финала любое дело, которым занимаешься.
Я отчего-то знал, рабочий процесс, в который вскоре мне предстоит окунуться, — и есть финал всего, что случилось со мной за последнее время. Закономерный и естественный.
А после трудовой смены, если труд окажется не по душе, можно со спокойным сердцем подумать о побеге. Забраться в какое-нибудь шасси самолета, если получится, и оказаться через несколько часов в Москве… Можно будет. Сейчас, провожая в шахту первую бригаду, в которой стоял мой знакомец Андрюшка, который так обиделся, что избегал даже смотреть на меня, это не казалось чем-то невозможным. Почему бы и нет.
Возможно, почему бы и нет. Но зачем…Я же думал как-то о побеге. И знаю, чем эти размышления закончились.
Выходило как-то, что, не пройдет и нескольких часов, как я окунусь в производственный процесс, этот процесс так захватит меня, так понравится, будет настолько притягательным, неотразимым, захватывающим, — что потребует меня целиком, и станет смыслом существования. Тогда, сама мысль о побеге окажется кощунственной…
Наконец, появился бригадир, с коротким автоматом через плечо, скомандовал: «вперед», дверь открылась и первая бригада ушла на труд. В забой.
Ничего нет хуже на свете, чем ждать и догонять.
Я извелся. Я ждал возвращения первой бригады.
Настоящее, нешуточное волнение пришло ни с того, ни с сего ко мне. Даже знобило немного, будто в лихорадке, и я места себе не находил. Даже изменил хорошей привычке курить по половине сигареты. Дымил ею, пока между пальцами не оставался голый желтоватый фильтр.
Время, когда чего-то ждешь, тянется чудовищно медленно. Оно, время, любит поиздеваться, покуражиться над тобой, — самым садистским образом.
Помню, так было, когда я сдал вступительные экзамены в институт, и набрал полупроходной балл, тринадцать с половиной. Тринадцать, — не поступил. Четырнадцать, — поступил. А тринадцать с половиной, — неизвестно. Поступил или нет.
Нужно было приехать утром и посмотреть списки. Только лишь… Но что это была за ночь. Не забуду ее никогда.
Я лег спать где-то в одиннадцать, и хорошо заснул, почти сразу, — но через пару часов проснулся, и снова заснуть не смог. Как ни старался. Страдал до самого утра…
Нечто похожее происходило и сейчас. Я — страдал.
Я желал на работу, в забой, желал ринуться с ведерком в полные таинственной тишины штреки и штольни, где по стенам скапливается влажность, превращаясь в капли воды, а те, с веками становятся сталактитами и сталагмитами. Я желал быть там, вместе с ним, ведерком, в руках. Горел собирать в него
