Лапширак остыл, разбух и стал невкусным. Иван попробовал заняться им, и осилил формочку до половины, но больше — не смог.
— Так дальше жить нельзя, — сказал он, откладывая вилку. — Если нет магазина, то можно собирать грибы и ягоды, или подстрелить какого-нибудь зайца. Но наш рацион должен быть калорийным и питательным… У меня в холодильнике всегда были яйца. Когда нет ничего, а есть хочется, то делаешь себе яичницу, или варишь их в мешочке… А как готовил полковник, ты помнишь?
— Бедненький, — сказала Маша, — тебя нужно покормить.
— Да мы все съели, все, что было в сумке, — кроме кофе ничего не осталось.
— Ты можешь подождать, хотя бы десять минут?
— Что ты задумала?
— Как что, покормить тебя. Подожди… Не думай пока о еде, если сможешь.
Маша встала, и вышла из купе… Она не любила выходить из купе, только когда приспичит в туалет, или помыться, а так все время сидела у окна и смотрела в него. Ей не надоедало.
А здесь встала и вышла.
Иван было дернулся выйти за ней, даже привстал, но тут же сел снова. Десять минут он вытерпит, но не больше. Раз дал слово… Он сидел, как на иголках, и никак не мог сообразить, что придумала Машка, каким образом она собирается достать им еды. От которой он бы сейчас ни за что не отказался.
Бизнес идея насчет грибов и ягод, требовала гарантированно долгой остановки поезда. Бизнес идея насчет подстреленного зайца требовала еще и огнестрельного оружия. То есть, для всего этого не соблюдались кое-какие первоначальные условия.
Но других идей, — на данный момент, не было…
Машка явилась даже раньше, чем через десять минут. Минут через восемь, через восемь с половиной.
В руках у нее было несколько промасленных газетных свертков. Она подошла, вывалила их на стол, и Иван тут же начал их разворачивать.
В одном оказалась чуть ли половина жареной курицы, в другом — полбуханки свежего черного хлеба, а в третьем — какие-то чуть застоявшиеся, но еще пышные и приятно пахнущие домашние пирожки.
— Откуда? — с восхищением взглянул на Машу Иван.
— Ты кушай, — сказала Маша, — мне так нравится смотреть, как ты ешь.
— Ты что, побиралась? — подозрительно спросил он. — Ходила по вагону и побиралась?
— Сейчас все отнесу обратно, — обиделась Маша.
— Шутка, — сказал Иван, отламывая кусок курицы, и жадно засовывая его в рот. Одновременно, он отломил кусок хлеба, — и тоже засунул его в рот. Челюсти его заработали, ему стало нелегко говорить. — Но все же? — кое-как произнес он.
— Бизнес идея, — сказала Маша. — Потому что все люди вокруг, добрые. Особенно, мужчины… Я сказала, что у нас закончилась провизия, и что мой брат с вечера ничего еще не ел. Я сказала только правду.
— Добрые, — поперхнулся Иван. — Мужики?… Я и забыл, к тебе они всегда добрые. Один Гришка чего стоит… До сих пор, наверное, страдает, места себе не находит, что такая невеста у него дуба дала… Но насчет жратвы, это ты хорошо придумала, — как наказание им, за их кобелизм.
— Ты всех меришь одной гребенкой, — сказала Маша, — так нельзя… Но кушай, кушай, — поешь, и немного подобреешь сам.
— Тебе что, нравится, когда они тебя лапают своими взглядами?
— Ты не прав, — не согласилась Маша, — может, кого-то они и лапают, а на меня смотрят… Совсем иначе, чем ты сказал.
— Ты что, особенная?
— Да, — согласилась Маша. — Во-первых, я их не боюсь, они это понимают… Смущаюсь немного, мне как-то бывает стыдно, что я для них, — женщина. Но я знаю, они не хотят мне зла.
— То есть, твоя бизнес-идея, найти нам нового жениха, побогаче и покруче. Взять его в оборот, сесть на его борт, и с шиком приземлиться где-нибудь в Домодедово. Оттуда до почтамта прокатиться на розовом кадиллаке… А что, мне нравится. Только ты не считаешь, что это какое-то коварство. Такое же изощренное, как и все остальное, — что присуще тебе?
— Ты от еды не добреешь, — с укором сказала Маша…
Но Иван все-таки подобрел. Когда умял почти всю курицу и половину пирожков с повидлом. Под теплое еще кофе.
— Ладно, — сказал он. — Едем и едем. На обед у нас с тобой кое-что осталось… На ужин что-нибудь придумаем.
Поезд не останавливался часа полтора, или, даже больше. Он медленно, но как-то размеренно двигался вперед, через какой-то бесконечный лес, когда только однажды им встретился переезд, где состав пережидал бронетранспортер, — за которым стояло две грузовых машины и автобус, битком набитый людьми.
— Нормально, — сказал Иван, рассмотрев внимательно боевую машину пехоты. — Здесь по ночам может быть не спокойно… Нужно иметь это в виду…
Но неспокойно стало не ночью, а километров через семь после этого переезда, или, если по времени, — то минут через двадцать или тридцать.
Сначала они услышали шипенье тормозов, вагон дернулся, теряя скорость, — в чем не было ничего удивительного. Следом до них донеслись звуки выстрелов, когда воздух за окном стал хлопать, и гулкий звук стрельбы прокатился по просеке, посреди которой пролегли рельсы.
Иван пригнулся у окна и заметил редкую цепочку бородатых людей, выбегающих из леса к поезду. Вот некоторые из них и палили в воздух.
Он, одним движением, запахнул оконные короткие занавески, и спокойно сказал Маше:
— Это ограбление… Тебя нужно испортить.
Маша тоже не испугалась, она даже попыталась отодвинуть занавеску и посмотреть на улицу, но Иван не дал ей это сделать.
— Что значит испортить? — сказала тогда Маша.
— Это значит, тебя нужно вымазать какой-нибудь грязью или кетчупом. Потому что ты слишком красивая.
— Ты совсем сошел с ума, — строптиво сказала ему Маша.
— Я с тобой не советуюсь, — сказал Иван. — Я — мужик. Как сказал, так и будет.
Он принялся рыться в их продовольственной сумке, в поисках кетчупа или грязи, но ни того, ни другого там найти не смог.
Маша же даже потеряла дар речи, так поразил ее его тон.
— Господи, — сказала она, — да ты совсем уже взрослый. Как я не замечала это раньше. Тебе на самом деле, четырнадцать лет!.. Почему мы не отмечали твое день рождения? Когда оно было?
— Когда, когда!.. Четырнадцатого января, вот когда.
— Я ничего тебе не подарила?
— Тебе было не до этого… Не заговаривай мне зубы. И сейчас не до этого!
Он был прав. Потому что нападавшие подбежали уже к поезду, и теперь старались забраться в вагоны.
— Открывай двери! — услышал Иван хриплые голоса в том месте, где был вход в их седьмой вагон.
— Ценностей у нас, слава богу, нет. Только — ты… Из-за тебя у нас будут неприятности… Что ты расселась, — сделай с собой что-нибудь. Изуродуй себя как-нибудь. Придумай что-нибудь!
— Зачем? — недоумевающе спросила Маша.
— Затем, что это бандиты, а не женихи.
— А что, бандиты, это не люди?
— Когда на работе, то не люди… Перестань наконец-то философствовать! Надень на себя что-нибудь! Какую-нибудь кофту!
Иван кинулся к Машиной сумке, открыл ее и стал выбрасывать из нее все подряд, пока, наконец, не
