спокойствие движений, мягкие сапоги с кожаными подошвами, рука на эфесе сабли, пистолеты за поясом. Его люди тоже двигались рядом с ними - Рамиро ощущал их, как скользящие по стенам тени, когда идешь ночью со свечой.
Перестук сапог по мраморной лестнице, звонкая ясность Привратницкого зала, и вот - светлый прямоугольник впереди, двери, открытые перед Альваро V.
О чем сейчас думает отец?
Он ведь неплохой правитель, только в последнее время рассеян и ленив. В нем есть то, что нужно королям, - эта самая нацеленность, он сейчас похож на летящую стрелу, - иначе много лет назад его не выбрал бы ни Эстебан, ни совет. Выбрали бы кого-нибудь другого, например, герцога Морено, в чьих жилах тоже течет королевская кровь. Но герцог так и остался в совете, а умирающий Эстебан прошептал имя брата, и совет проголосовал единодушно, и Фасинадо был доволен. Короля любили. Здесь всегда любили королевскую семью.
До сегодняшнего дня…
Отец вышел на ступени, плавным полукругом спускавшиеся к площади, и остановился; Рамиро встал чуть позади, по правую руку от короля. К двум цепям охраны добавилась еще одна, гвардейцы заняли свои места. Рамиро не видел Лоренсо, но знал, что тот где-то рядом. Принц вскинул глаза и быстро оглядел стены: так и есть, гвардейцы с ружьями уже расположились по периметру двора, взяв толпу на прицел.
«Господи, - подумал Рамиро, - Господи, только не дай здесь пролиться крови».
- Вы звали меня, - произнес отец громко, и его голос растекся над притихшей толпой, - я пришел к вам. Чего вы хотите?
Люди молчали. Рамиро не понимал, что происходит, - ведь на Фасинадо всегда было мирно, и волнения если случались, то скорее по случаю неумеренного возлияния на празднике, а не по политическим причинам. Здесь же… Его сильно тревожило, что толпа выкрикивала лозунг, который утопил Францию в крови. И еще тот голосистый человек, что пел по-французски… Народ французский язык не знает. Это послание предназначалось тем, кто собрался в бальном зале.
Это - чужое.
- Вы не хотите мне ответить? - Альваро еще возвысил голос. Рамиро смотрел теперь на отца - высокого, крепкого, куда только подевалась грузность и мягкий взгляд! - Вы позвали меня сюда, крикнув под моими окнами про свободу. Вы хотели говорить со мной. Что же, я жду, говорите!
И снова тишина. Рамиро перевел взгляд на толпу: мужчины, женщины, дети. Сутулый старик крепко сжимает палку. Малышка с соломенными волосами сосет палец, глядя на короля круглыми черными глазенками.
- Свобода! Вы хотите свободы?
- Да! - крикнул кто-то из толпы. - Хотим!
Альваро обрадовался.
- Значит, вы пришли взять ее? - он раскинул руки. - Пришли забрать то, что мы хранили для вас веками? Вы все служите нам, королям Фасинадо, но мы служим вам и живем для вас. И для себя тоже, конечно, - добавил он потише, - но мы такие же люди, как вы.
Рамиро хотел сказать ему - не надо. Альваро никогда не был силен по части речей. Обычно их за него писал Амистад. Искусство управлять толпой тяжело и не всякому доступно. Рамиро ощущал, как вибрирует тончайшая нить внимания - та, что связывала сейчас Альваро с площадью, на которой стояли люди. Много людей. Очень много.
- Так что же? - вопросил король и опустил руки. - Никто не желает объяснить мне, чего вы хотите?
- Вот этого, - произнес тот же голос.
В следующий миг Рамиро услышал звук, который будет помнить до конца своих дней: звук взводимого курка. Принц не успел даже двинуться, он все равно не смог бы ничего сделать. Грянул выстрел, дружный вопль пронесся над толпой, в воздухе повисло маленькое облачко - а король Альваро V начал падать, словно большая подбитая птица.
Завизжали женщины, Рамиро услышал глубокий тоскливый крик, донесшийся откуда-то сверху, и догадался, что кричит Дорита. В следующий миг звуки отодвинулись, почти исчезнув, и Рамиро был благодарен настигшей его глухоте. Он упал на колени рядом с отцом, которого бережно уложили на ступени растерянные гвардейцы, и заглянул Альваро в лицо.
Король силился что-то сказать, но не мог. На губах показалась кровавая пена, и Рамиро, как завороженный, глядел на крохотные пузырьки. Пуля попала в грудь, судя по всему, близко от сердца. Рамиро смотрел, смотрел несколько долгих мгновений, а затем, спохватившись, произнес отчетливо то, что должен, просто обязан был успеть сказать:
- Отец. Я люблю тебя.
Альваро услышал, понял. Зеленые глаза - точно такие же, как у сына, словно отразившиеся в зеркале - вспыхнули огнем, уголки губ дернулись в подобии улыбки, и взгляд застыл, навеки впаянный в смертное спокойствие, как в янтарь. Рамиро положил руку отцу на грудь, откуда толчками еще шла кровь - та самая, древняя, которая чиста и служит. На белой ткани расцветали кровавые маки, и все вокруг делалось алым - а может, это поднималась в Рамиро ярость, горячая, какой он никогда еще не испытывал.
Он медленно встал с колен, и звуки возвращались, и возвращались цвета и движение - Рамиро увидел, как гвардейцы тащат убийцу, которому некуда было скрыться в толпе. Люди отшатывались, плакала женщина. Толпа жадно смотрела на ступени. И Рамиро понимал, что это теперь его забота. Его, и больше ничья.
- Вы этого хотели? - хрипло спросил он, обращаясь к людям.
Странно, однако его услышали. Плач смолк. Толпа глядела на него голодным волком - зверь почуял кровь, и если сейчас его не осадить, не дать понять, кто здесь хозяин, то разрушений и жертв не избежать. Безумие на крови - одно из самых опасных.
Рамиро стал спускаться по ступеням; гвардейцы, оказавшиеся на его пути, нерешительно расступились. За спиной замысловато выругался Лоренсо. Принц остановился на последней ступеньке, чтобы хоть немного возвышаться над толпой - и вместе с тем оказаться к ней как можно ближе.
Усилием воли он заставил себя снова различать лица. Если ярость возьмет над ним верх, Рамиро поднимет руку, даст знак, и гвардейцы, что засели на стенах и крыше, что целятся из окон, начнут палить в толпу. Этого нельзя допустить. Очень хочется отомстить, но нельзя. Этот старик с палкой, он не виноват, просто глуп. И девочка с соломенными волосами.
В голове не было ни одной мысли. Ни единой.
Осталось говорить то, что подсказывало сердце.
- Вы этого хотели? - произнес Рамиро уже громче, чувствуя, как голос вибрирует, словно до отказа натянутая струна. - Вы пришли сюда, чтобы убить своего правителя, который всегда был добр к вам и никогда не взращивал любовь к нему - страхом, доверие к нему - предательством! Видели ли вы, чтобы мы казнили здесь без суда и следствия? Видели ли вы, чтобы мы, лос Домингос, не любили вас, жители Фасинадо? Как посмели вы усомниться в нас, тех, кто живет для вас всех, дышит вами, просыпается с мыслью о вас? Фасинадо - это не только горы и песок, виноградники и дороги! Это вы, его жители, без вас остров пуст. И мы живем для того, чтобы служить вам, ожидая, что вы будете так же служить нам. Без этого все мы - прах и тлен.
Рамиро перевел дыхание. Он чуял, что завладел вниманием толпы.
- Мой отец, который лежит сейчас здесь мертвый, не душил вас непомерными налогами, не унижал вас пытками, не думал только лишь о себе. Возможно, он был не самым великим правителем на земле, но он являлся королем своего народа. А его народ пришел сюда, чтобы убить его.
- Нет! - раздались голоса из толпы. - Мы этого не хотели!
- Тогда почему допустили это? Почему пришли сюда? Вы совершили преступление не только против власти, ибо нет за моим отцом того греха, за который можно было бы отнять у него жизнь!
Гробовое молчание. Рамиро смотрел в глаза - жаркие черные, теплые карие, грозовые синие и небесные голубые, и знал, что прав.
И люди это знали.
