– Да. Это было в далеком прошлом, – подтвердил Ник, глядя на огонь.
Он вдруг понял, что давно не испытывал такого удовольствия. У него дома был камин, но он никогда не возился с ним. Ведь пользоваться обогревателем проще.
Такой была вся его жизнь. Делая всегда то, что было легче и удобнее, он не прилагал особых усилий и не проявлял каких-то эмоций, и это касалось всего, кроме работы. Поэтому на первый взгляд жизнь казалась ему замечательной, все выглядело безупречным. Совсем как современная американская мечта – хорошее образование, хорошая работа, хороший дом.
И вдруг он понял, что ненавидит эту безупречность, и ненавидел ее с самого начала.
Он словно тень человека…
Работа была единственным, что имело значение, и он не задумывался о своей жизни, как не заботился о своей одежде, каждый раз снимая ее в больнице. Ник сдерживал свои желания, и в конце концов у него почти ничего не осталось. Друзья и семья с каждым годом от него отдалялись, а он не прикладывал никаких усилий, чтобы удержать их, потому что был слишком занят, добиваясь очередной профессиональной цели.
Вот и пришло время понять, что, усердно играя в Сизифа, он катил камень не на ту гору. В детстве Ник отрекся от волшебства и сумасбродства, отказался от радости, восторга. А потом зашел еще дальше. Никакой игры, никакого веселья, никакой любви.
Никакой любви, никакой взаимности. Какое безумие! Как он собирался жить? Неудивительно, что его преследует привидение. Вероятно, это последняя отчаянная мольба его несчастной души выпустить ее из тюрьмы. Ник совершенно позабыл мудрую пословицу «Делу время, потехе час» и в результате стал черствым, скучным человеком.
Так не пришло ли время перемен? Может, пора изменить свои взгляды на жизнь? Подпитать истощенную душу?
Да, пора. Ему повезло, раз душа не покинула его и не поселилась в другом теле. Все было именно так, как описывало привидение, используя красочные метафоры. Дело не в том, что Рождество сделало для Ника, а скорее в том, что он сделал для Рождества – или для своей души. А ответ был прост: ничего. Ник ничего не сделал, чтобы попытаться сохранить рождественский дух живым. Полностью игнорируя все духовное и эмоциональное, он не подпитывал свою душу, и теперь она истощилась от голода.
Но так больше не могло продолжаться. Все изменится. Это как джинн, который не собирается назад в бутылку. Что бы ни случилось, он никогда не попросит свой дух вернуться к бесплодным землям своей прежней пустынной жизни.
Это внезапное озарение вынудило Ника закрыть глаза.
– Ник? Что-то не так? – Зи взглянула на него, наклонившись вперед. В ее взгляде и голосе чувствовалась озабоченность.
– Все в порядке, – солгал врач.
Он не любил говорить неправду, но уверил себя, что это вынужденная ложь. Он будет в порядке. Возможно, ему в голову ударил алкоголь. А может быть, действительно пришло время пересмотреть свои взгляды на жизнь.
– Знаешь, за многие годы это первый канун Рождества, от которого я получаю удовольствие.
Зи чуть заметно улыбнулась.
– Странно, но со мной происходит то же самое. Несмотря на то что это мое первое Рождество.
Ник засмеялся и испугался раздавшимся звукам. Он почти десять лет не слышал своего смеха. Ведь он жил все это время так, словно из него выжали счастье, тяготясь этим и не помня про смех.
– Если бы сейчас заиграла музыка, – вдруг произнес Ник, – мы бы потанцевали.
Зи улыбнулась. Ее яркая улыбка могла бы осветить весь район «Стрип» в старом Лас-Вегасе.
– Мне бы тоже этого хотелось. Я никогда ни с кем не танцевала. Но видела, как это делают другие. Замечательно смотрится со стороны.
– Ты никогда не танцевала?
Ник оглянулся на детей. Они лежали рядом и крепко спали. Гензель и Гретель не станут свидетелями глупостей, которые могут сотворить он и Зи. Все еще находясь под действием алкоголя, а может, уступая своему вновь появившемуся рождественскому духу, он импульсивно предложил:
– Давай попробуем! Помоги мне отодвинуть стол.
Зи с радостью встала и допила коктейль. Взявшись за края искривленного скрипучего стола, они отодвинули его к стене, освободив немного места. Ник и Зи стояли, глядя друг на друга. Стола между ними больше не было.
– Как следует начать? – спросила она.
– Гм… нам нужно встать ближе друг к другу, – пояснил Ник и шагнул ей навстречу.
Зи тоже сделала шаг вперед. Теперь они стояли лицом к лицу. Ник замялся на минуту, спрашивая себя, не выглядит ли он смешным. Когда смущение прошло, врач продолжил:
– А теперь я кладу руку на твою талию. А ты положи руку на мое плечо. Самый легкий танец – фокстрот, и мы разучим его.
– Фокстрот? – Ямочка на щеке Зи на мгновение снова появилась. – Нужно передвигаться на четвереньках, как лиса?[3]
– Это выглядит лучше, чем звучит, – уверил ее Ник. – Когда я сделаю шаг вперед этой ногой, ты сделаешь шаг назад… да. Вот так! Теперь этой ногой… в сторону… и, да!
– Но нам нужна музыка, – заметила Зи, послушно подчиняясь Нику, ведущему ее в танце.
– Да.
Моментально смутившись, Ник пытался что-нибудь вспомнить. На ум ничего не приходило, кроме песни, которую он выучил, танцуя под нее фокстрот в танцклассе колледжа. Когда-то его туда привела девушка, с которой он встречался. Ник начал мурлыкать песню Эдди Рэббита «Люблю дождливую мочь».
– У этой песни есть слова? – поинтересовалась Зи, придвинувшись к Нику и склонив голову на изгиб шеи своего партнера, словно они танцевали вместе годами.
Ник надеялся, что она не почувствует его сильно бьющийся пульс. И давление явно подпрыгнуло. Хорошо, что он выпил солидную порцию яичного коктейля. Алкоголь подействует расслабляюще, и его сердце не разорвется.
– Слова? Да, конечно.
Прочистив горло и не забывая о спящих детях, он запел.
Медленно двигаясь по крохотной танцплощадке, Ник чувствовал себя совсем молодым. Он не знал, считать ему эту смесь наивного юношеского желания и страстного желания зрелого человека чудесной или ужасной. Невозможно было даже понять свои чувства. Его тянуло к этой необычной женщине, совершенно незнакомой. Она, такая красивая, спокойная, была словно не из этого мира. Но нечто внутри него заставляло его чувствовать себя легкомысленным. Голова вдруг стала легкой, словно наполнилась гелием, и можно было просто уплыть в какое-то чудесное место.
А не лучше ли остановиться? Ник действительно не хотел поставить себя в неловкое положение. Или Зи. Или их обоих. Под этой джинсовой юбкой голые ноги? Конечно нет! Ведь сейчас зима. Вероятно, на ней плотные бриджи.
– Мне нравится эта песня про дождь. И остальные тоже, – призналась Зи. – Спой еще одну, – попросила она, прижимаясь к нему сильнее.
Ник мысленно взмолился, надеясь, что ему удастся контролировать чувства и свои напрягшиеся мышцы, готовые подтвердить самым неприкрытым образом, что она ему действительно очень нравится. Он полагал, что попытка вспомнить слова песен сродни размышлениям о бейсболе, которые заставляли события длиться дольше. «Перестань об этом не только думать, но и мечтать!» – приказал он себе.
Отчаянно желая, чтобы что-то отвлекло его внимание от Зи, он начал петь любимую песню его друзей из колледжа, которая называлась «Положи еловое бревно, дядя Джон». Сочинил ее П. Д. Кв. Бах. Попытка спеть один за другим все четыре куплета мадригала не увенчалась успехом, но все-таки удалось сделать то,
