— Вы скоро будете на заводе по особому заказу?
— Здравия желаю! Заказ готов, сейчас появлюсь, а где ваша спутница?
— Она пошла на какой-то еще завод. Понятно? Ее, как кошку, весной тянет на крышу.
Минут через пятнадцать Митрохин появился в проходной завода, он был немного старше меня, но даже часовые на проходной почувствовали, что ко мне он относится не как к шоферу.
— Перекусить с дороги успели?
— Да пока нет, — говорю, — давайте вначале о делах, а потом о прочем.
— Я сейчас, одну минутку. Лейтенант Скобцов, подойдите сюда!
Ба… гляжу, Женька шагает!
— Вы знакомы? — спрашивает подполковник.
— Немного, — говорю я.
Поздоровались мы, и Скобцев говорит:
— Ведь мы думали тебя тогда в Бухаре насквозь проткнули.
— Да нет, говорю, все как на собаке зажило через две недели.
Пошли посмотреть автомобиль, а их стояло штук 15, все новые. На выбор взяли одиннадцатую по счету, с козырьком и металлической кабиной. Автомобили все были в полной боевой готовности, резина ярославская, одно загляденье. Сел я, сделал кружок по заводу — идет хорошо. Перекинули ящик в кузов, переложили все вещи из одной кабины в другую, закрыли мою новую полуторку и пошли перекусить. Я знал, что Бреун задержится, но не очень долго, так как «гаишники» предупредили, что ее в лабораторию не пустят. Мы успели покушать, поговорить о мелочах, да и вспомнить нам с Женей Скобцевым было что. К двум часам дня я выгнал автомобиль из ворот и стал прохаживаться по тротуарчику около завода. Бреун появилась почти в пятнадцать ноль-ноль, черные сумерки уже нависали над городом.
Я спросил:
— Как дела?
— Хорошо, погуляла по городу, на завод этот не пошла, но зато зашла подстричься.
За последние дни я стал замечать: все чаще у Бреун стали проступать темные волосы и все заметней было видно то, что блондинка она временная. А здесь смотрю, все подкрашено — норвежка ни дать ни взять. Я предложил переночевать в Сталинобаде, а утром уехать.
— Нет, нет, — запротестовала она, — лучше где-нибудь в поле вместе с шакалами поспим, но не здесь. Поедем отсюда, зайдем в магазин, возьмем на дорогу что-нибудь покушать и немного спиртного, что- то так захотелось, — проговорила она, глядя на меня с сатанинкой в глазах, — когда мы вдвоем, мне жизнь хочется продлить до бесконечности. А когда поедем?
Я забежал в проходную, пожал руки ребятам и сказал: «Предупредите, что мы выехали, ночевать будем за Пахтаабадом и рано утром сразу отчалим без остановки в Чимкент». Вышел из проходной с пропуском — для отвода глаз, будто бы пропуск и был причиной моего захода на проходную. Подъехали к магазину, взяли лепешек штук пять или шесть, бутылку коньяка, около двух килограммов колбасы и поехали. Отъехали километров шесть от Пахтаабада — стоят на обочине семь или восемь автомобилей. Хелен предложила: «Мы здесь переночуем, все же не одни, вон мужики уже ужинают». Я остановил свою полуторку, по ней сразу видно было, что новая. Подошел к шоферам, один из них оказался моим знакомым из Джамбула.
— Что, — говорит, — с иголочки получил?
— Да. Мы, наверное, вместе с вами переночуем.
С шоферами были три женщины, я сказал, что как раз и у меня женщина.
Подошел к своей машине, взяли мы с Бреун свои продукты и влились в общую компанию, «обмыли» коньяком наш автомобиль, покушали и по машинам.
Проехав от Казахстана почти полторы тысячи километров, мы теперь были в другом климате. Здесь на таджикских просторах, под Пахтаабадом, очень быстро темнело и, несмотря на конец декабря, стояла нестерпимая жара. Потому и спать на земле было опасно, там какого только яда не имелось: и змеи, и каракурты, и скорпионы, я уж о фалангах не говорю!
Утром, рано, часов в шесть, сразу после первого урчания двигателя сзади стоявшего автомобиля, мы проснулись и решили ехать, умываться здесь было негде. Все автомобили двинулись почти одновременно, первым шел автомобиль ЗИС-5 с ташкентскими номерами, коптил на всю степь. Так как наша машина была новой, да к тому же ящик-муляж в кузове пустой, то, чуть надавив на газ, мы обогнали всю автоколонну. Хелен сразу предупредила: «Давай в Самарканд и вообще в другие города заезжать не будем, что-то не хочется. Мы лучше приедем в совхоз, отрепетируем и поставим пьесу «Ревизор», ведь нам давали слово, что без нас ее ставить не будут.
Так мы и поехали, дважды останавливаясь на заправку автомобиля и столько же раз на дозаправку собственных желудков. Средняя Азия с ее неповторимым климатом и на этот раз подкинула сюрприз. По мере преодоления дальних расстояний снова менялся и климат. Проехали Ташкент в дождь, но в Сарыагачском районе Казахстана нас встретили град и гололедица на дороге.
Хотя и был конец декабря, но в это время в Казахстане обычно еще тепло. Нам пришлось остановиться, и все, даже опытные шоферы, боялись такой дороги, а я с гололедицей столкнулся вообще впервые, после того как сел за руль. Простояли мы до утра. Утром осмотрелись и ахнули: сколько «смельчаков» оказалось по кюветам. Откуда-то появились тракторы на гусеничном ходу, некоторые начали вытаскивать из кювета автомобили, некоторые пошли прямо по асфальту в ту сторону, в которую нам и надобно было ехать. Мы посмотрели на дорогу и поехали вслед за тракторами. Хотя и стало пробиваться солнце, дорога все равно была, как зеркало. Когда же мы подъехали к перевалу «Казуртский», то там тоже техники было полно, и уже в кюветах, и на дороге. Рабочие с машин лопатами сыпали соль — дорога таяла. Где-то через час-полтора сотрудники ГАИ разрешили движение, строго регулируя скорость и дистанцию. К вечеру мы приехали в Чимкент, но тоже с остановками, местах в трех. Два дня пробыли в Чимкенте: Бреун поселилась в гостинице, я успел встретиться с Александром Васильевичем, проанализировать прошедшее время, действия Бреун. Вдруг Александр Васильевич мне сказал:
— Она из Сталинобада дважды выходила по телефону с разговорами в Цхакая и Тбилиси. Ребята, которые прослушивали разговор, а он велся на английском языке, ее ждут и в Цхакая, и в Тбилиси. Тебя благодарили за работу в Средней Азии, мы же из ее данных передавали туда дезу. Работа еще впереди, — и, грустно задумавшись, проговорил: — Наверное, мы и рождены с тобой для такой работы, но все же… ты трижды выкарабкивался с того света — так нельзя!
Я даже оторопел:
— Где… когда это было?
— Спина не болит?
— Да, — говорю я, — заросло давно, чуть пятнышко осталось.
— Нет, нет, будь поосторожнее, — сказал Александр Васильевич, — у тебя приписное свидетельство в военкомате есть?
— Не знаю я.
— Чувствую, тебе придется побывать опять солдатом, да еще призывником… Чуть не забыл, шеф просил поздравить тебя с очередной звездочкой старшего лейтенанта — Спасибо, — говорю, а сам и не представляю, что это такое.
— Хелен Бреун постарается незаметно исчезнуть из-под твоей опеки и улететь либо в Грузию, либо в Москву, и мешать ей мы не будем. Мы же с тобой, помнишь, еще в 50-м пытались обмозговать, где сыграет свою основную роль в шпионском спектакле Бреун? Сейчас я твердо уверен, что она улизнет сначала в Грузию, а оттуда в Турцию, а Турция и Англия — это одно и то же.
Я не стал убеждать старшего коллегу, каким был Александр Васильевич, но сам подумал: «Не ради всех мук и неудобств, которые Бреун перенесла со мной в кабине полуторки, ее сюда направили». С сентября 1948 года, когда я стал ее опекуном, она практически не оправдала не только надежду ее хозяев на нее, но и затрат тоже. Грузия — это не последняя сцена для этой любительницы художественной самодеятельности. С ее самолюбием ей нужны другие подмостки, с морем цветов или крови, громом оваций или фомом от взрывов авиабомб.
Как только позволила дорога, мы с Хелен отправились «домой», как она вырази¬ лась. Подвез я ее к дому Якова Маера, она достала десять тысяч рублей и сунула мне в багажник.
