Военной академии, то отдал бы душу дьяволу, только чтобы мой сорок пятый бесследно исчез — ведь он с очевидностью показывал, какого рода у меня профессия. Но, похоже, Эда это ничуть не огорошило. Он преклонялся перед героическими личностями. В Академии он проникся ко мне горячим обожанием, потому что я был ковбоем. По той же причине человек вне закона казался ему необычной и храброй личностью. С типично южным гостеприимством он пригласил меня пожить в его доме.
Они были людьми зажиточными, отец занимал высокую должность в администрации Луизианы. Находясь в его доме, можно было не бояться ищеек, поэтому мы с Фрэнком отправились к ним и несколько недель жили в эйфории, в мире призрачного счастья. Жизнь виделась в радужных тонах. Мы стосковались по домашнему уюту, и пребывание в доме у моего приятеля действовало на нас как доселе неизвестный вид наркотика.
У Эда была сестра, Маргарет, маленькая, черноглазая и эксцентричная. У меня начали проявляться симптомы Фрэнка.
Южное лето полно очарования. Я бы хотел, чтобы этот праздник продолжался круглый год. Мы с Фрэнком арендовали паровую яхту для длительного круиза по заливу. Отправилась вся наша компания: Маргарет, её мать, две кузины, Фрэнк, Эд и я. В Галвестоне жило одно почтенное старое семейство, большие друзья семьи Эда. Мы решили их навестить и бросили там якорь.
Они ответили нам любезностью на любезность и устроили в нашу честь бал в Бич-Отеле. Это была счастливейшая ночь в моей жизни. Что Маргарет находила во мне — не спрашивайте, я не знаю. Мы сидели в беседке, жасмин наполнял воздух своим ароматом, в небе над нами жемчужиной сверкала луна. Мягкая, нежная музыка звучала в лад с нашими мыслями… Ну и прочее в этом духе, такая вот ночь.
Я не услышал, как к нам подошли, просто обнаружил, что чей-то палец стучит мне по плечу. Я поднял глаза.
— Можно вас на минутку? — спросил мужчина. — Взгляните на меня! Теперь припоминаете? Ну да ладно, зато я не забыл, что вы сделали для меня в Эль Рено и намерен вернуть долг.
Человек не сводил с меня глаз. Я тотчас же узнал его. Когда-то, будучи окружным атторнеем в Эль Рено, я спас его от тюрьмы. Финансовая компания Уэллс Фарго обвинила его в растрате. Я был обвинителем на процессе. Человек этот был, по всей вероятности, виновен, но доказательств оказалось недостаточно, к тому же присяжные были предубеждены. Я просил о прекращении дела, потому что это было единственно справедливое решение.
Вышло прямо по пословице: поставил в печь пресную лепёшку, а вынул пирог.
— Я здесь по делам Уэллс Фарго, — прошептал он. — И дела эти таковы, что ими занимается целая банда фараонов. Они знают, что Эл Дженнингс находится в этом отеле. Вы окружены. Я единственный, кто знает вас в лицо. Удачи вам!
Я не ответил ни слова. Сердце стучало гулко, как паровой молот. Если я когда-либо чувствовал жалость к себе, то это как раз в те секунды. Какой позор — причём перед людьми, которые приняли нас с таким почётом! Раздавленный и опустошённый, я побрёл обратно в беседку.
— Что ему было нужно, Эл? — спросила Маргарет, губы её напряглись и побелели. И, прежде чем я принялся отнекиваться, быстро проговорила: — Я знаю, что ты — Эл Дженнингс, с самого начала знала. Я узнала тебя по карточке, которую мне показывал Эд. Что вы намерены предпринять?
— Ничего. Мы не дадимся.
Мне показалось, что лучше выложить всё напрямик. И я рассказал ей, что Уильямс (под таким псевдонимом значился Фрэнк, я же прозывался Эдвардсом) — это мой брат, что нас разыскивают за ограбление банка в Западном Техасе, что наш единственный шанс — это Мексиканский залив. Она приняла эту исповедь спокойно и рассудительно, без ахов и охов.
Фрэнк танцевал с одной из кузин Маргарет. Мы привальсировали к ним и я стукнулся о Фрэнка.
— Смотри по сторонам! — предупредил я. Это был наш старый сигнал тревоги.
Он последовал за нами в беседку.
— Мы окружены.
— Прямо здесь? О, чёрт!
Цветущие сады террасами спускались от отеля к самой воде. План бегства был готов. Мы все вчетвером оправились в розарий, смеясь и болтая, как ни в чём не бывало. Девушки сыграли свою роль вдохновенно, как звёзды сцены. Они затеяли бег наперегонки. В один миг мы оказались на берегу, оставив девушек далеко позади.
У причала покачивалась чья-то рыбачья лодка, оснащённая вёслами — она пришлась нам как нельзя кстати. Железные мускулы погнали ялик по волнам. Хвала госпоже Удаче, наши кольты и 32 тысячи долларов были при нас. Мы без устали работали вёслами, пока не наткнулись на какой-то старый грузовой пароход, занимавшийся перевозкой бананов. Мы забрались на борт по подвесному трапу — ни дать ни взять пара обезьян.
Капитан подрабатывал контрабандой — возил потихоньку трёхзвёздочный Хенесси. Увидев, как две фигуры в полном вечернем облачении, шёлковых цилиндрах и белых перчатках переваливаются через фальшборт, он подумал, что эти два субчика наверняка назюзюкались ещё больше него самого. Неверной походкой морской волк подвалил к нам, надул свои обветренные щёки, отчего они стали похожи на воздушные шарики, а поросячьи глазки совсем в них утонули, и заплетающимся языком гаркнул нам приказ немедленно покинуть его банановоз.
— Отчалить прямо сейчас?.. Что вы, сэры, будь он проклят со всеми потрохами, если он пойдёт на это!.. Документы не готовы!.. Ах, ах, какая жалость, прямо беда… Власти не разрешат…
Когда мы отстегнули ему полторы тысячи долларов, он запел другую песню.
Глава XI
Несколькими часами позже Фрэнк, я и наш добрый приятель контрабандист рассекали волны по направлению к Южной Америке. Я и по сей день не могу сказать, как долго длилось наше путешествие — трёхзвёздочный Хеннесси оказался на редкость приятным попутчиком, и мы вовсю наслаждались его компанией, так что до остального мира нам не было никакого дела. Так продолжалось до тех пор, пока капитан не обнаружил, что на его посудине кончилась вода. И вовремя — мне тоже захотелось сменить напиток. Моя глотка была сожжена дотла контрабандной огненной водой.
Капитан приказал матросам взять ялик и привезти воду в бочонках. Я тоже спустился в лодку. Ярдов за двести до берега стало так мелко, что нам пришлось идти вброд.
К этому времени мой фрак потерял одну из своих фалд, белая сорочка украсилась пятнами грязи и потёками виски.[14] От моей шёлковой дымовой трубы остались только поля, и из вентиляционного отверстия торчала рыжая нечёсаная мочалка. Добавьте сюда ещё воду, хлюпающую в моих шикарных лаковых туфлях — и вы получите полный портрет городского сумасшедшего, которому каким-то необъяснимым образом удалось свести знакомство с самыми значительными людьми Трухильо.
Мне позарез требовалось промочить горло: во рту было пекло, а в ногах — ледник. Времени на то, чтобы объяснить туземцам, в каком бедственном положении нахожусь, не было. На глаза мне попался американский флаг. В эти мучительные мгновения неуёмного жара вид родного флага нёс радостное облегчение: свободу налакаться вдосталь и тем положить конец страданиям.
Под этим развивающимся флагом, по моему глубокому убеждению, я обязательно должен был найти какую-нибудь сострадательную душу. И я её нашёл.
На крыльце приземистого деревянного бунгало, в котором помещалось американское консульство, восседал весьма видный мужчина в безупречно белом парусиновом костюме. У него была крупная, благородно посаженная голова, волосы цвета нового шпагата, в больших серых глазах — ни малейшей искры веселья. Прямой, острый взгляд этих глаз подметил каждую деталь моего живописного одеяния.
Он уже хорошо приложился к успокоительному и потому пребывал в безмятежном, благожелательном настроении, причём на всём его облике лежала печать спокойной сдержанности. Наверно, какая-то важная шишка, подумалось мне, потому что вид у него был такой, словно всё вокруг принадлежало ему. Вот это,
