и получил заказ на новые. В одном из писем я предложил ему опубликовать статью под названием… ну что- то вроде «Как весело и с выдумкой ограбить поезд» и заверил его, что смогу сподвигнуть самого настоящего эксперта на её написание.
Конечно, я не назвал ни имён, ни мест. Мне показалось, что идея ему чрезвычайно понравилась — он уже дважды справлялся насчёт этой статьи. Единственное, чего он боится, по его выражению — это того, что эксперт не сумеет изложить материал в форме, приличествующей «Журналу для всех», ведь Джон Ванамейкер[41] стоит на неусыпной страже общественной нравственности.
Итак, если вы не против высказаться по теме предлагаемой статьи, то из этого могло бы кое-что получиться, что, к тому же, возможно, послужило бы неплохим началом для ваших дальнейших приработков. Конечно, вы ни в коей мере не обязаны раскрывать своё инкогнито. Издателю нужен лишь (на что я и рассчитывал) взгляд на дело, так сказать, «изнутри».
Я думаю, что лучше всего будет написать статью в обычной разговорной манере, уснастив её живыми описаниями и маленькими вкусными подробностями — словом, так, как рассказывал бы фермер о своём курятнике или скотовод — о ранчо.
Если вы за это возьмётесь, дайте мне знать, и я вышлю вам план статьи, какой она мне представляется, со всеми пунктами, на которые должен быть сделан упор. Я мог бы также пройтись по ней и переработать в соответствии с моим пониманием требований к журнальным публикациям или передать её издателю такой, как есть — в зависимости от вашего желания. Сообщите мне, берётесь ли вы за это, поскольку мне необходимо ответить на письмо издателя.
Как там поживает ПО в КТО?[42] Какая ужасная это работа — писать письмо. Думаю, сейчас мой почерк столь же ужасен, как и ваш.
Только одно письмо Харрису — вот и всё, что я смог нацарапать за всё время, прошедшее с моего освобождения. За все два месяца я ни строчки не послал Луизе. Надеюсь, она [43] не обижается. Я скоро ей напишу.
Что же касается общественных развлечений, то я бы, пожалуй, отважился на какое-нибудь мелкое нарушение, если бы точно знал, что за него мне дадут дней тридцать в нашей старой доброй тюрьме. Мне до того противно здешнее общество, что я променял бы его на компанию арестантов. Уж лучше сидеть в кутузке и внимать звону вёдер, чем выслушивать бредни этих разбойников самого высокого полёта.
Дружище, хуже мерзавцев, чем в этих краях, не найти. Я бы вполне удовлетворился обществом негра, таскающего по ночам ведро в нашей тюрьме, лишь бы не иметь дела с
Передайте огромный привет Билли Р… Скажите ему, что в нём куда больше всяческих достоинств, чем у всего населения Пенсильвании вместе взятого, включая и учеников воскресной школы Джона Ванамейкера. Билли, да вьётся дымок от вашей сигареты ныне и присно и вовеки веков.
Напишите мне, желательно поскорее, и я вас уверяю — радости моей не будет границ. Я тут окружён сплошными волками и жареным луком, так что словечко от человека, составляющего соль земли, будет словно манна, павшая с висячего сада Господа. Передайте также привет м-рам Айре Маралатту и Стару.
Искренне ваш У. С. П.»
Меньше чем за два месяца для Билла Портера дорога из тюрьмы превратилась в дорогу к славе. Планы его выкристаллизовались. Он решительно засел за работу.
«Только взгляните, как «лентяй», как вечно обзывал меня Луиза, — писал Портер в следующем письме, — загребает по сто пятьдесят долларов в месяц! Я всегда знал — люди не отличают лени от почтенного ничегонеделания».
Первое письмо от Портера сделало больше, чем просто восстановило веру в друга. Оно подарило мне возможность пройти по тому самому Великому Мосту. Уверенность в своих силах и надежда воспрянули во мне с необыкновенной силой. Билл Портер верил, что я справлюсь! Он протягивал мне свою руку.
Я уселся за работу в тот же вечер. Билли помогал — чистил перья. Мы с ним сбацали историю из тех, что издатели так же ретиво «бацают» обратно. Настало утро, а первый набросок «Ограбления поезда» был готов к отправке.
Поезд Судьбы нёсся вперёд, с каждым днём набирая скорость. Бывает так, что какой-то крошечный поступок упадёт, словно снежинка, в колею нашей жизни — и покатило: оглянуться не успеешь, как снежинка превратилась в целый ком. Тысячи мелких снежинок устремляются к нему навстречу, и вскоре эту необоримую силу не остановить; она катит, и толкает нас вперёд, к нашему Предназначению.
По-моему, именно это и происходило со мной: письмо Портера оказалось только первым толчком, а за ним не замедлили последовать другие. Передо мной открылась новая дорога. Мы выслали набросок статьи Портеру. Через два дня пришёл ответ.
«Дорогой друг, я получил ваш ответ сегодня утром и прочёл его с необыкновенным удовольствием. Уверяю вас — нет у человека, застрявшего в Питтсбурге, большей радости, чем напоминание о каторжной тюрьме Огайо.
Вы можете решить, что я испытываю великую любовь к нашей кутузке. Нет, сын мой, ошибаетесь. Просто всё познаётся в сравнении. Я лишь стараюсь вынести Питтсбургу справедливую оценку. Вот она: единственная разница между здешним обществом и обществом каторжан состоит в том, что здесь разрешается разговаривать за обедом…»
Я воспользовался моим первым опытом по части грабежа и рассказал о засаде на поезд МКТ. Портер в своём письме дал мне точные и подробные указания, как надо писать короткий рассказ. Из него явственно вытекало, сколько мук постоянно выносил О. Генри, чтобы превратить свои рассказы в живую, сочную реальность.
Он не пропускал ничего, уделял внимание всему: характерам, обстоятельствам, атмосфере, выразительным средствам, жаргону — всё бралось в расчёт, всё должно быть в гармонии с темой. Я уже упоминал это письмо в той главе, где рассказывал о своей первой грабительской экспедиции в компании других таких же отщепенцев. Это письмо послужило мне моделью для дальнейших попыток на ниве литературы.
Когда рассказ был закончен, мы с Билли прошлись по нему. Билл требовал, чтобы пролилась кровь — для придания колорита, но я настаивал на точных фактах. В реальности бандит убивает только тогда, когда есть угроза его собственной жизни.
— Всё равно это чудо, Эл, что ни говори — вы с Биллом станете знаменитостями!
Портер занялся отделкой: зачёркивал, дописывал, добавлял перцу — так и получился этот рассказ. В течение месяца мы ждали ответа.
А тем временем Судьба тоже трудилась не покладая рук.
Три года мой отец и мой брат Джон целенаправленно работали над смягчением моего приговора. У них появилось много влиятельных друзей. Фрэнк по-прежнему сидел в Ливенуорте — его срок был пять лет. Я всё так же общался с богатенькими поставщиками товаров по контракту. Кое-кто из них проникся ко мне симпатией и пообещал потянуть за ниточки и вытащить меня из кутузки. И однажды все эти совместные усилия увенчались успехом.
Я сидел в кабинете начальника и составлял заявки на товар, как вдруг в комнату вошёл большой, грузный человек — грубоватый, но на удивление симпатичный. Он сразу заполнил собой всё помещение. Наверно, даже сам Господь не сумел бы создать такого впечатления вездесущности и всеохватности! Это был Марк Ханна — сенатор от штата Огайо.
— Начальник где? — загремел он.
— Вышел.
— Мне нужен человек по фамилии Дженнингс.
— Полагаю, что это я, — с большим достоинством ответил я. — Меня зовут Дженнингс.
Ханна смерил меня оценивающим взглядом от огненной макушки до начищенных ботинок и отмахнулся, как будто отгонял надоедливую муху:
— Вы не тот Дженнингс, который мне нужен. Мой Дженнингс — заср….ц, бандит, грабитель поездов на Индейской Территории.
— Я и есть всё вами перечисленное, кроме заср…ца.
