— Что будем делать? — безрадостно спросил Марик. — Вы… мы… вынуждены будем убить его. Прежде чем он убьет нас.
Это было совершенно верно, но я просто не могла в этом признаться.
— Или оставим его здесь. И… только лишь уйдем. Пусть земля убьет его вместо нас.
— Нет, так не пойдет. Он — хороший следопыт. Я не могу все время следить, что происходит у меня за спиной, — возразила я.
— Вы говорите как истинная жительница Южной земли. — Голос Блейза прозвучал как хрип. Он наблюдал за нами, опершись на локти.
— Черт возьми, что же вы опять принялись за старое?
— Меня наняли с определенной целью, — сказал он.
— В Топях вы взяли на себя обязанность быть моим телохранителем.
— В Корбеке я взял на себя обязанность быть вашим арикей, разве это неправда?
Это сильно разозлило меня. Он ухмыльнулся, сел и потряс головой, чтобы прийти в себя. При этом он потирал свои уши, потому что, как я предположила, наполовину оглох.
— От всех проклятых… и мы во многих милях от Мелкати.
— Я называл имя СуБаннасен?
Его голова была склонена набок, а лоб наморщен. Я заметила, что он следил за моими губами, и нарочно повернула голову в сторону, говоря с Мариком.
— Собери наши вещи. Думаю, она не станет ждать нас вечно.
— Хорошо. А что с ним?
— Предоставь это мне. — Я взяла харуры, оценила их вес и решила оставить у себя нож для метания.
— Можете не упоминать СуБаннасен, — заверила я Блейза, — я, как и любой другой, умею суммировать факты. Но какое это имеет значение в настоящей ситуации?
Мне пришлось повторить вопрос. Он сказал:
— Я наемник. Я зарабатываю на жизнь тем, что держу свое слово. Ненадежным наемникам никто не платит.
— Это то, что погнало вас в Топи — деньги?
Он медленно поднялся. Я протянула ему харуры. Не имело смысла, чтобы один из нас был безоружен в этой дикой местности.
— Вы легкомысленны, — упрекнул он меня.
— Нет, я буду защищаться, если на меня нападут.
— О, в этом я не сомневаюсь. — В его словах частично звучала прежняя резкость.
— Скажу вам еще кое-что. Ваше повреждение — это ненадолго, во всяком случае, я так думаю. До вечера сегодняшнего дня слух у вас восстановится. — В его глазах не угадывались ни страх, ни облегчение. — Но это только в первый раз так… Не знаю, что будет с вами во второй или в третий; кажется, вы гораздо чувствительнее нас к звукам высокой частоты. Если такое случится еще раз, то вы можете надолго лишиться слуха.
Он сунул мечи в ножны, взглянул на меня и казалось, взвесил, что я сказала. Появились Мари вместе с дикаркой и позвали меня.
Дикарка уже шла в сторону Стены Мира.
— Вы думаете, что перейдете на ту сторону?
— Она же это сделала.
— Ага, понимаю. Возвращению на юг вы предпочитаете тихую смерть в горах.
— Оставьте меня в покое со своей наемной моралью. Что же мне теперь, с этого момента постоянно следить, что делается у меня за спиной?
— Трудное путешествие. — Его взгляд все еще было обращен на стену гор. — И, как я уже раньше думал… Законы здесь недействительны.
Я ему не верила. Но мы шли дальше вверх по сужавшейся долине между заснеженными вершинами, возвышавшимися в сияющем небе.
Ходьба стоила адских усилий. Бурый мох был здесь цепким, выносливым и вырастал по колени. Через него невозможно было пройти, на каждом шаге его приходилось притаптывать. К тому же он скрывал ямы, трещины, в которые можно легко угодить и переломать себе кости. Через первые полчаса, несмотря на ледяной ветер, я даже вспотела.
Старые, высохшие побеги ломались, когда мы наступали на них, а их семена вцеплялись во что только можно: в волосы, глаза, в одежду и сапоги.
По молчаливой договоренности через каждую пару миль мы устраивали отдых. Я обессиленно лежала на животе и думала, что дикарка могла бы идти и дальше, если бы ей не приходилось нас ждать, но, как я предположила, она чувствовала наше дыхание и замедляла шаги.
Во время вторых сумерек я подняла голову, после того как весь день при ходьбе смотрела только вниз, чтобы видеть, куда поставить ногу. Меня поразило, насколько близко мы подошли к горам. Нет, не близко, подумалось мне, мы уже в них самих.
В нескольких километрах по обе стороны возвышались гигантские вершины. Эта суровая, без каких-либо деревьев, полоса между вершинами была обязана своим существованием тектоническому сдвигу во время одного из ранних периодов. Вот это-то и был упомянутый дикаркой горный проход. Мы находились уже гораздо выше уровня болот, а подъем все не кончался.
Над холодной водой протекавшей речки клубился туман.
Дикарка достала из трещины на склоне, не заслуживавший даже того, чтобы называться пещерой, кожаные мешки с пищей и материалом для палатки. Мы расчистили участок поверхности, чтобы на нем можно было жечь мох, и укрылись, как смогли, от ветра.
Уснуть было нелегко. Мы надели на себя всю одежду, какая у нас до сих пор сохранилась, и все равно нас пробирало до костей. Я много раз просыпалась и растирала себе руки и ноги, чтобы активизировать кровообращение.
Я думала, что если погода не изменится, тогда возможно, у нас есть шанс. Если же усилится ветер… или будет мороз… или пойдет дождь…
Если мы за день-то есть завтра — не осилим этот перевал и не доберемся до лежащих за ним земель, шансы будут против нас.
Я погрузилась в сон, не спрашивая себя, что могло находиться по ту сторону гор.
В предрассветных сумерках на фоне неба, усыпанного звездами словно пылью, стали видны бледные скалы всех молочных оттенков — от голубого до светло-серого, — казавшиеся мягкими, и все же один их вид создавал у меня впечатление острых, как лезвие ножа, кромок и обжигающе-холодных ветров. Здесь я вплотную могла почувствовать ледяную реальность скал: темную, влажную, массивную и твердую.
Перед нами и всюду вокруг нас в северное небо взлетали скалистые стены. Три, пять, шесть тысяч метров высотой при поразительной крутизне. А голубая даль смягчала их очертания серыми и белыми оттенками.
Наступало утро, а у нас был впереди долгий день.
Чем выше мы лезли, тем хуже рос мох — блаженством было идти вдруг без прежних усилий, — а на крутом склоне валялись большие, отколотые обломки скал. Холод, исходивший из камней, мучил наши тела сквозь бекамиловые пальто, а в воздухе висел пар от дыхания.
К полудню с вершин поползли первые хвосты тумана.
На северных сторонах глыб, неподвластных погоде, лежал старый, смешанный с грязью снег прошлой зимы. Слышалось эхо шорохов. Я слышала и шум, мчавшейся в долину воды.
Обжигающая боль поселилась у меня под ребрами. Воздух сушил горло и легкие. Холод в сочетании с физической усталостью не допускали удовольствия вести разговоры; так как каждый из нас продолжал лезть вверх, замкнувшись в своем внутреннем мире. Дикарка всегда шла впереди, то исчезала в сгущавшемся тумане, то снова возникала, как виденье.
Для того, чтобы поставить одну ногу впереди другой, требовалась концентрация всего моего внимания и всех усилий. Туман оседал на меня в виде капель воды на волосах и промочил их, мои губы с каждым вздохом становились холоднее.
