Дважды я мгновенно засыпала, когда приседала, чтобы отдохнуть, но холод снова будил меня. И каждый раз становилось все труднее подыматься.
Меня испугало то, что я так скоро и так сильно устала. Было и еще одно чувство, которое я испытала, но не могла определить — это было скорее опустошенность, чем усталость, — которое напугало меня гораздо больше, если бы я была в состоянии побеспокоиться об этом.
Туман клубился, шел волнами, он промочил нас насквозь, как мелкий моросящий дождь, и прошло много времени, пока до меня не дошло значение этого обстоятельства — сейчас мы шли вниз по склону.
Я увидела рядом с собой стекавшую в долину ледяную воду, туман рассеялся, когда мы достигли нижней границы облачности, и мы все остановились, чтобы приготовиться к длительному спуску.
Холод уменьшился, когда подул ветер. Не было никакой радости от того, что мы оставили перевал позади себя, не было и момента, чтобы посмотреть назад; теперь мы могли лишь продолжать идти.
— Нам повезло, — нехотя сказал Блейз, когда мы отдыхали, — чуть позже этот перевал перекрывается снегом. Сейчас, наверное, идет вторая или третья неделя риардха.
Я вздрогнула от неожиданного движения. Дикарка опять уже была на ногах и начала спуск по длинному склону. Скалы тянулись вниз множеством разломов и поперечных холмистых структур. На тундре лежал ясный свет и окрашивал ее в цвет светлого золота.
Даже я понимала, что при более плохой погоде у нас не было бы шансов выжить и что даже при хорошей погоде, находясь на верху более длительное время, мы не могли надеяться на благоприятный исход. Здесь ничто не росло, а охотой мало что можно было добить. Здесь перед нами лежали ребра суши и кости всей Орте. Это была суровая земля; нам предстояло приспособиться к ее условиям, или она погубила бы нас.
Дикарка шла вперед — единственный наш проводник.
Запас пищи был спрятан в ущелье, проходившем вниз от стены Мира, однако половина его испортилась.
Узкие, белые ручейки, текшие с вершин, становились в долинах ревущими потоками, стремившимися вниз с огромной силой. Они были так холодны, что в них могла замерзнуть руки.
Мы находились там весь следующий день, в этом воздухе, казавшемся нам теплым после того, которым мы дышали на перевале. Мы спустились ниже не более чем на девятьсот или тысячу метров, а все плоскогорье лежало выше Топей.
— Куда ты идешь? — спрашивала я дикарку в разных вариантах, какие мне только приходили в голову.
— Мы — люди Кирриах, — сказала она и протянула свою смуглую руку в северо-западном направлении. Это было все, чего я от нее добилась.
Я подумала, что мы приближаемся к своему концу. Так или иначе. Существует предел выживания человека в экстремальных условиях. Есть предел, который решает, сколько ночей можно обходиться без достаточного количества сна… О, боже, как я жаждала одной-единственной ночи ненарушенного сна! Существует предел перенесения голода. А рано или поздно погода ухудшится.
Дикарка сможет выжить. Она была очень выносливой даже по ортеанским представлениям. Но мы, все остальные, лишались последних сил.
Я проспала большую часть дня. Всякий раз, ненадолго просыпаясь, я видела Марика и Блейза, дремавших возле костра. Как-то вдруг пропала необходимость следить друг за другом. Дикарка иногда находилась рядом, иногда ее не было. Казалось, она не знала усталости.
Меня кто-то тормошил, и я открыла глаза. Начинало смеркаться. Солнце уже скрылось за вершинами и окрашивало снег в розовый и желтоватый тона. Склонившись надо мной, рядом стоял Марик.
— Я думаю, она хочет, чтобы мы продолжили путь. Что нам делать, Кристи?
Потребовалось некоторое время, пока я собралась с мыслями. Я подышала на руки, чтобы согреть их, и поискала свой мешок.
— Это имело бы смысл — идти ночью и спать днем, когда теплее. Это лучше, чем замерзать. Да.
— Имело бы смысл? — с недоверием спросил Блейз. Я ничего не ответила.
Мы шли дальше в свете звезд, достаточно ярком, чтобы видеть путь. Дикарка ускорила шаги и нетерпеливо ждала потом, когда мы ее догоним. Явно нараставшая спешка в ее поведении заражала и нас. Я не знала, что было в той земле, которой нам приходилось опасаться.
В середине ночи мы устали. Бесконечные холодные часы после полуночи стоили нам последних сил. Я тяжело шагала рядом с Мариком. Мы миновали горную местность и достигли равнины. Если бы я задумалась, то ровность пройденного нами пути удивила бы меня.
Что-то угловатое закрыло звездный свет. Затем дикарка прошла под аркой. Какой-то вход. Я с удивлением притронулась к стене. Она была оштукатуренной, и это здесь, в пустынных землях!
Мелькающий желтый свет не позволял разглядеть что-нибудь среди ночи. Костер осветил углы каменного зала с разрушенной крышей. Дикарка, держа в руках трут и кресало Телук, присела на полу. Ярко горел костер.
Блейз протиснулся внутрь следом за мной, бросил свой мешок на выложенный плиткой пол, сел и протянул руки к теплу.
Вода из кожаных сосудов. Жирное мясо, плотно упакованное в кожаные мешки. Я увидела, как Марик вспарывал ножом швы, и с облегчением принялась делать то же самое. Мы ели словно дикие животные, молча, и смачивали сухие языки водой. С треском горело дерево. Дикарка положила сверху охапку мха, и горение замедлилось, давая больше тепла.
Я видела в свете костра ее лицо и белые зубы. Она прислонилась спиной к стене и наблюдала, как струя дыма уходила в небо, кусок которого был виден через отверстие в крыше. Прежде я считала ее лицо совершенно ничего не выражающим. Сейчас же я видела, что напряженное выражение исчезло с него. Она расслабилась.
Я провалилась в сон, когда обманчивое утро осветило вход.
В мою щеку уперлось что-то твердое. Будучи в тепле и еще в полусне, я не хотела двигаться. Однако тягостная помеха заставила меня окончательно проснуться. Я открыла глаза. Это был каблук сапога, принадлежавшего римонскому наемнику. Перевернувшись на другой бок, я ударилась головой о ногу Марика. Оба продолжали спать.
Костер потух. Дикарки не было. Судя по свету, проникавшему через вход, солнце взошло уже довольно давно.
Я прошлась по залу между одеялами, мешками, в которых находилась пища, и хворостом для костра и подошла к сводчатому входу.
Солнечный свет ослепил меня. Камень был серо-голубого цвета и на свету казался почти прозрачным. Я вышла наружу, чтобы отправить естественную потребность. Затем сонным взглядом я оглядела местность и постепенно поняла, что видела. Стены, в которых мы ночевали, совсем не были отдельно стоящей хижиной. Лишь в поле моего зрения были десятки зданий, а ветер гнал по мощеным улицам сухую листву.
Тут находился разрушенный город.
Разрушенный и покинутый, как стало понятно с первого взгляда. Все здания были построены из того же самого камня и по единому типу. Они создавали впечатление странной незавершенности; они, как будто, не представляли собой ничего иного кроме оболочек.
Я вышла на один из перекрестков и увидела дорогу, которая вела назад, к заснеженным вершинам. Видимо, это была та дорога, по которой мы пришли. Но во всех других направлениях раскинулся город, насколько видел глаз.
Я прошла по нескольким улицам, которые зачастую встречались по три на каждом таком перекрестке, а после того как обошла некоторые целиком, мне стало ясно, что преобладавшей формой зданий был шестиугольник. Кроме того, в зданиях не было того центрального двора, какой я считала разумеющимся для архитектуры Южной земли.
— Кристи! — за мной вприпрыжку бежал Марик. — Ради Богини! Ведь этому конца не будет!
На нашем пути лежали резкие тени, причем это были тени, состоявшие из прямых линий, какие бывают только в городах. Солнце здесь находилось низко над южным горизонтом. Наши глаза ни встречали почти ничего, что бы еще сохранилось неразрушенным. Из поросших мхом холмов руин поднимались стены. Сквозь камни мостовых пробивался кустарник с бледными листьями.
