Бродский глазами современников

1977), 'Тайна' (М., 1983), 'Сад' (М., 1987, Государственная премия СССР 1989), 'Стихи' (М., 1988), 'Избранное' (М., 1988), 'Побережье' (М., 1991), 'Звук указующий' (СПб., 1995), 'Гряда камней' (М., 1995), 'Самые мои стихи' (М,, 1995), 'Шум тишины' (Иерусалим, 1995). В 'Пушкинском фонде' издана книга стихотворений Беллы Ахмадулиной 'Ларец и ключ' (СПб., 1994) и книга прозы и эссеистики 'Однажды в декабре' (СПб., 1996).

Стихи Ахмадулиной переведены практически на все европейские языки, в 1977 году она избрана почетным членом Американской Академий искусства и письменности[119] . Белла Ахмадулина удостоена многих престижных наград, в том числе международной поэтической премии 'Носсиде' (Италия, 1992), независимой премии 'Триумф'  (Москва, 1993), Пушкинской премии (Германия, 1994). Бродский писал о ней: 'Ахмадулина скорее плетет свой стих вокруг центральной темы, нежели строит его; и после четырех строчек или того меньше расцветает, существует едва ли не само по себе, вне фонетической и аллюзивной способности слов к произрастанию. Ее образность наследует зрению столь же, сколь и звуку, но последний диктует ей больше, чем она порой ожидает. Другими словами, лиризм ее поэзии есть в значительной степени лиризм самого русского языка'[120] . 

ГАРМОНИЮ УНИЧТОЖИТЬ НЕВОЗМОЖНО[121]

Интервью с Беллой Ахмадулиной

31 октября 1987 года, Лондон

Белла Ахатовна, мне кажется, вы один из немногих русских поэтов, не страдающих 'комплексом Бродского'. Чем вы объясняете само существование подобного комплекса? Чувствуете ли вы его у других поэтов, или это моя фантазия?

Валя, милая, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Что некоторые как бы чувствуют себя при Бродском меньше ростом? Или его влияние?

Речь идет не о влиянии в положительном смысле, не о понимании его размера и величины, а о тех поэтах, которые хотят уменьшить его величину, уязвить самого Бродского.

О нет! Таких поэтов я не знаю.

Я же таких поэтов встречала и на Западе, и среди приезжающих из Союза.

Во всяком случае, я с ними не общаюсь. Иосиф есть совершенство

Как вы чувствуете его присутствие?

Я вчера уже говорила для русской службы Би-Би-Си[122], но я могу повторить. Присутствие великого поэта в мире очень сильно влияет на существование человеческое. И даже если люди не читали Бродского... Есть и такие, которые не читали. Но вдруг я замечаю его влияние... по стихам молодых поэтов, которые мне известны. Они приносят мне свои стихи, и я спрашиваю: 'Вы очень много читали Бродского?' Они говорят: 'Ну где нам прочесть?' — 'Но ведь заметно, что вы его читали'. Его влияние так заметно, так благодатно. И я думаю, что его присутствие - оно повлияло как-то и на развитие умов, и на способ стихосложения поэтов, которые живут в России.

Не могли бы вы более конкретно сказать б том, в чем это проявляется, как вы чувствуете, что в их стихах присутствует Бродский?

Среди поэтов, которые ко мне обращались — в строфике, в ритме, в интонации. Они меньше читали Бродского, чем я, но они так любят Бродского. Наверное, он что-то предугадал. Его влияние сказалось даже на устройстве... если можно так сказать, на устройстве строки. Ведь Бродского сам способ... то есть я понимаю, что это нельзя назвать способом, но соотношение слова и слова, и переход одной строки в другую... Этого не было прежде в русском стихосложении.

Это было, но не в таком количестве, у Хлебникова, у Цветаевой...

То, о чем я говорю, я читала только у Бродского. Это страннейшее соотношение слова и слова, строки и строки... И потом важно, что Иосиф есть совершенство... совершенство гармонии. Я сейчас говорю только о поэзии. Это и есть совершенство, то есть его слова как в формуле какой-то. Если что-то убрать, переменить, то распадается все: строка, формула, распадается мироздание. Потом, вот мне говорили американцы, англичане, что его английский есть его собственное изобретение, это его особенный, его собственный английский. И пока мы страдаем в России — где Бродский и где Россия — я думаю, что и это ему пригодилось. То есть у него нет тупости, малости, замкнутости. Он всемирен. И это чувство всемирной культуры, языка вообще, мне кажется, очень сказалось на его поэтике.

В этом смысле вы считаете, что он извлек нечто положительное из факта своего изгнания для русской словесности?

Не сомневаюсь в этом.

Даже ценой пятнадцатилетнего эмоционального неблагополучия, ценой здоровья?

Не сомневаюсь. Да, ценой здоровья. Подержимся за дерево. Да и его жизнь в России... она для него... Ценой каких страданий, какого ужаса. Но все-таки это самый чистый, самый благородный путь. Ну да, конечно, ссылка — все-таки лучше, чем выступать на стадионе в Лужниках.

А как вы относитесь к тому факту, что Бродский, в какой-то степени мифологизируя язык, создает из языка как бы почву своей беспочвенности? И его тревожит, я знаю, что он оторван от живого русского языка, что он не может следить за идиоматикои ежедневной жизни.

Да, его житейский язык очень странен.

Но и ваш, Белла Ахатовна, житейский язык очень странен, он немного до- тургеневскии.

Мой житейский язык и Иосифа непохожи, потому что он говорит гораздо проще и его язык как бы больше соответствует русской житейской речи, даже с ее вульгаризмами...

Так что вы считаете, что его опасения напрасны?

Иосифу нечего опасаться. Если мы имеем дело с исключительным и великим случаем, как с Иосифом и как... Я Иосифа ни с кем не сравниваю, потому что каждый человек это совершенное одиночество, потому что это единственное, но в великих случаях, как с Буниным, как с Набоковым, человек вывозит с собою нечто, что становится... Он как бы внутри себя может плодить русский язык и совершенно в этом преуспевает. Ему необязательно слышать, как вокруг говорят... Он это сам как бы воспроизводит. Он сам становится плодородной силой. Как бы он сам сад и сам садовник. И он вывозит с собою такое, что он уже не зависит от отсутствия... Будучи разлучен с бытовой речью, он сам становится плодородной почвой русского языка. Я когда-то это сказала Набокову[123]. Он спросил: 'Вам нравится мой русский?' — Я сказала: 'Ваш русский язык, он лучший...' — 'Но мне казалось, что это замороженная клубника,' — ответил Набоков. Как бы с человеком судьба... Но с такими людьми... — что значит судьба? Тут совпадает одно с другим. Он сам плодит язык, вот в чем дело.

Вы такого высокого мнения о Бродском. Как бы вы его защитили от тех писателей и критиков, которые обвиняют Бродского в том, что он холодный поэт, что у него мало стихов о любви, что он презирает читателя?

Я таких дураков даже никогда не видела и не слышала.

Вы не чувствуете, что он холодный поэт?

О нет! Как это может быть! У него очень много стихов о любви. Я, по-моему, прочитала все, что написано.

Вы считаете, что надо отмести и не принимать всерьез эти упреки?

Да какие к нему могут быть упреки!? Он, несомненно, должен вызывать разное к себе отношение, но знаете, что мы сейчас о дураках будем говорить?

Хорошо, тогда я попрошу вас защитить Бродского от поэта, которого вы знаете, от Кривулина. В двух своих статьях о Бродском он сказал, что когда Иосиф появился, Анна Андреевна