покачал головой.
— Машину здесь на пару суток оставить можно? — обратился он к Лобову.
— Ни в коем случае! Уже завтра здесь будут каратели!
Оставалось два выхода: либо сжечь самолет, либо попытаться взлететь. Летчик повернулся к Сугробову:
— Как думаешь, Егорыч, на ободе оторвемся?
— Посадки на одном колесе бывали, а вот про взлет слышать не приходилось…
Помазков обернулся к Малярову:
— Может удастся при разбеге поставить машину на одно колесо элеронами?
— А левое крыло подзагрузить! — добавил Фетисов.
— Сколько человек сможем загрузить в левом крыле?
— Человек двадцать.
Но тут взбунтовался Лобов:
— Вы, товарищи летчики, можете, конечно рисковать, но людей я дать не могу. — Он швырнул окурок и зашагал взад-вперед.
— Товарищ полковник, — официально обратился Помазков. — Мы тоже люди и зря гробиться не хотим. В случае чего прервем полет.
Лобов сдался, но разрешил грузить только тех, кто сам даст согласие. Лететь согласилось 23 человека. Помазков с Маляровым заняли прежние места.
— Николай, — сказал Помазков, — будем взлетать дуэтом: ты жми на педали и поднимай хвост, а я буду ставить самолет на левое колесо и играть газами.
Когда промелькнули последние костры и корабль погрузился во мрак ночи, единственным ориентром оказалась висевшая над горой крупная звезда. Прерывать полет уже было поздно, и Помазков включил форсаж всем четырем моторам. Они неистово взревели, из патрубков посыпались искры, летчиков начало заметно вдавливать в сиденья, и тогда они взяли штурвалы на себя — корабль взмыл и на некоторое время вроде бы завис, покачиваясь с крыла на крыло. В это время Фетисов выпустил ракету, и летчики увидели за бортом черный провал — они летят!
Маляров почувствовал, как у него по спине побежала струйка холодного пота, а Помазков освободил руку от перчатки и перекрестился.
Успешная посадка и взлет крупного самолета открывали блестящие переспективы, теперь все дело было за наличием самолетов, и вот тут проявил себя бывший начальник разведки Зуйского отряда Харченко, который, эвакуировавшись в Сочи, лоббировал интересы партизан. Однажды на аэродроме Адлер он увидел самолет Ли-2, который обслуживал Военный совет фронта. Харченко бросился по высокому начальству и добился разрешения на несколькр вылетов Ли-2 к партизанам.
16 октября 1942 года командиры кораблей A.M. Быстрицкий, Ф.Ф. Ильченко, П.М. Русаков получили задание от начальника Аэрофлота генерал-полковника Астахова оказать помощь крымским партизанам.
Из-за отсутствия радиосвязи с самолетами партизаны не могли заблаговременно предупреждать летчиков об опасности. Бывало так, что площадка была захвачена противником или они создали «ложный аэродром». Поэтому была придумана сложная система костров, а чтоб противник с соседних гор не заметил их и не сделал точно такие же на соседней поляне, то разжигали лишние костры. В конечном итоге случайно нашли оптимальное решение. Командовавший аэродромной командой Николай Котельников как- то взял с собой кисет с толовым порошком, чтобы можно было быстрее разжечь костры. Когда Котельников начал подсыпать порошок в костры, то пламя вдруг начало приобретать темно-красный бурячный цвет. Летчики начали издалека отличать стартовые костры от прочих, уверенно заходили на посадку и хвалили Котельникова за находчивость. Работа аэродромных команд была связана со значительным риском, так как, разжигая ночью костер, они неизбежно привлекали к себе внимание и обозначали свое местонахождение. Однажды на аэродромную команду напали каратели и четырех человек сожгли на костре.
Авиационная группа Аэрофлота совешила 24 самолетовылета (10 с посадкой). Было вывезено 217 человек. Петр Русаков — 27 человек; Алексей Быстрицкий — 20 чел., Федор Ильченко — 17 чел. Несколько рейсов выполнил присоединившийся к группе Герой Советского Союза Павел Кашуба. Свое высокое звание он получил за то, что вывез из окружения под Вязьмой раненого командующего фронтом генерала Еременко.
Казалось, что еще пара ночей, и дело будет сделано, но сначала вмешалась погода, потом 29, 30, 31 октября партизаны вели тяжелые бои и не могли обеспечить безопасность самолетов. Наконец, закончился прочес, но поступила команда отправить Ли-2 в Москву: им предстояло забрать из Ирана летный состав будущей французской эскадрильи «Нормандия».
Доставив французов в Москву, летчики надеялись вновь вернуться в Крым, но поступил приказ лететь в Англию для получения переданных СССР транспортных самолетов. Спустя годы это посещение туманного Альбиона дорого обойдется Алексею Быстрицкому, но мы вернемся опять к крымским партизанам.
Для снабжения партизан теперь использовались 2-й транспортный полк 1-й авиационной транспортной дивизии (самолеты Ли-2) и 9-й отдельный авиаполк (самолеты По-2 и Р-5). С октября 1943 по февраль 1944 г. за 140 самолето-вылетов они доставили партизанам 252 т. грузов. [58, с. 224]
Полеты проходили в исключительно сложных условиях. В конце марта немецкие зенитчики сбили Ли-2 Героя Советского Союза капитана Кашубы, летевшего на выброску фронтовой диверсионной группы в район станции Ислам-Терек (Кировское). Кашубе удалось посадить самолет и спасти диверсантов и экипаж. Помня, где базируются партизаны, он повел группу в Старокрымские леса. Уже там по находящейся у диверсантов рации запросил срочной помощи. Булатов приказал Ямпольскому немедленно отправить в район г. Лысой у Старого Крыма (где находилась группа Кашубы) разведчиков, хорошо знающих Старокрымские леса.
18 ноября на северных склонах г. Черной разбился флотский бомбардировщик ДБ-Зф. В живых остался только штурман самолета.
То, что происходило на партизанском аэродроме, по своему накалу и драматизму не подлежит описанию. Можно говорить о том, что там проходила граница между жизнью и смертью. Успеют вывезти раненого или обессиленного партизана — будет жить! Не прилетит из-за погодных условий или иной причины самолет, или не будет в нем места, и тогда через несколько дней человек неминуемо умрет.
Видел партизанский аэродром и человеческую подлость, когда вне всякой очереди, размахивая пистолетом или липовым мандатом, кто-либо из высокопоставленных партизан, отталкивая раненых, усаживался в летную кабину, но видел аэродром и образцы подлинного благородства и проявления самых высоких чувств.
Лейтенант Федоренко вопреки общим настроениям об эвакуации командного состава принял для себя нелегкое решение оставаться в лесу и на следующую зиму. Тогда он и думать не мог, что их будет еще две. Понимал, на что себя обрекает: не было продуктов, не было теплой одежды, не хватало боеприпасов, но зато у него появилось то, что дорогого стоит: годичный опыт партизанской войны, знание местности, понимание тактики врага, сознание своей роли в этой борьбе. В лесу он оставался единственным командиром отряда, который уже провел целый год в этой нелегкой ипостаси и обрекал себя на новые муки. Все остальные командиры либо уже убыли в Сочи, либо на его глазах усаживались в этот последний улетающий на Большую землю самолет.
От невеселых мыслей о своем будущем Федора отвлек крик немолодого партизана, который высунулся из люка самолета и звал какую-то Надю. Это был уже бывший командир Старокрымского партизанского отряда, а до войны управляющий лесхозом Г.Е. Водопьянов. Он умолял посадить в самолет и его дочь — стоявшую тут же неподалеку девчушку. Но командовавший посадкой какой-то командир, тоже из числа улетающих, был неумолим — самолетами эвакуируется только командный состав, все остальные — на подпольную работу.
