– Простите, но моя жизнь не сложнее, чем у любого другого.
Зачем я с ним спорил? Неужели затем, чтобы услышать, что я мог бы быть отличным полицейским, если бы не загубил собственный брак, не разрушил ту прекрасную пару, которую мы составляли с Крис, и что эта красивая молодая женщина не увлеклась бы политикой, будь я на высоте? Это я хотел услышать? Что я сам все испортил? Что я упустил свой шанс создать семью?
Прежде чем уйти, я выпил несколько бокалов шампанского. Ко мне подходили коллеги и говорили, мол, как ужасно то, что случилось с моей напарницей. На город опустилась ночь, она была черна, но царство тьмы было еще чернее. И оно ожидало меня.
Потому что Крис пожелала увидеть Вольфа, и я отвез ее в морг. Она обливалась беззвучными слезами, несомненно, самыми горькими. Я никогда не видел, чтобы она так плакала. А когда она прикоснулась губами к губам Вольфа… Ох! Нам с негром стало не по себе. Мы оба, белый и черный, чувствовали себя не в своей тарелке.
Потом я отвез ее домой, и она рухнула на постель. Она заглушала рыдания, уткнувшись в подушку, вероятно, в подушку Вольфа, судя по тому, как она ее обнимала. Я положил ей руку на плечо, но это была не слишком удачная идея. Она велела мне убираться. Я почувствовал, что я лишний на этой кровати. Я устроился на ней, как-то не подумав.
Мы провели ужасную ночь.
На рассвете она разбудила меня и сказала, что я могу уходить.
Она была похожа на привидение.
В течение нескольких последующих дней я осознал, насколько Крис была привязана к нему. Я расследовал дело о гибели женщины и троих ее детей в результате поджога и искал ее мужа. Но я постоянно звонил Крис узнать, как у нее дела. А она была не слишком разговорчива. Она даже иногда извинялась за то, что так нелюбезна со мной, но добавляла, что ничего не может с собой поделать. Потом она замолкала, потому что у нее перехватывало горло.
А погода в эти дни стояла великолепная, просто невероятно. Люди ездили в машинах с открытым верхом, плескались в водоемах. Небо так и сияло синевой.
Я хотел отвезти ее в бассейн, но ей это было ни к чему. Иногда я оказывался на вечеринке и опустошал бокал на крыше многоэтажного здания, откуда мог наблюдать последние сполохи солнца на горизонте, и звонил Крис, приглашая ее приехать. Я расхваливал ей необычайную прелесть ночи, говорил, что нет ничего дурного в том, чтобы немного развеяться, в ее-то тяжелом положении, но она не хотела ничего слышать.
Ко мне подходила Паула и спрашивала, о чем я думаю. Я вяло указывал ей на усыпанное звездами небо, зажав мобильник в руке, как мертвую птичку. Тут приходил Марк и обнимал нас обоих; он стремился каким- то образом поспособствовать тому, чтобы наши с Паулой отношения развивались быстрее, с тех пор как Мэри-Джо оказалась вне игры, а Крис пребывала в муках скорби, которая ни в коей мере не облегчала мне пути к ее сердцу.
Если Паула уходила, чтобы принести мне новый бокал, Марк провожал ее взглядом и принимался без умолку превозносить удачу, что выпала на мою долю, ведь я мог заново устроить свою жизнь с такой шикарной девицей.
– Я не спорю, – вздыхал я. – Не спорю.
А потом я узнал, что Крис беременна.
Вольф уже неделю как лежал в земле, и вдруг я узнаю, что она беременна!
Это случилось однажды вечером. После работы я заходил узнать, как дела у Мэри-Джо, которая по- прежнему находилась в коме, между жизнью и смертью. Мы с Фрэнком стояли за стеклянной перегородкой и обменивались грустными взглядами. Потом я отправлялся выслеживать Пола Бреннена; я ждал, когда он выйдет из своего офиса, и следовал за ним до загородного дома – знакомился с его привычками. После этого возвращался в город, покупал что-то в магазинах и заносил продукты Крис.
Надо было заставить ее есть, хотелось ей этого или нет. Я переносил ее мрачное настроение спокойно, не подавая виду, – ведь я знал эту женщину много лет и выработал иммунитет к ее дурному характеру. Итак, я покупал ей экологически чистые продукты после долгого трудового дня, когда народ толпился у касс и каждый хотел, чтобы ему объяснили, почему так важно ставить клизмы в период голодания или почему так необходимо выводить свободные радикалы, а также какие подозрения существуют относительно ДГЭА. Я уж не говорю о Пауле. В доме создалась гнетущая атмосфера из-за того, что я поздно возвращался. В отличие от Мэри-Джо, откровенно ревновавшей меня к Крис, Паула меня просто не понимала. Она мне так и говорила:
– Не понимаю. Я не понимаю, тебе-то что за радость быть при ней сиделкой. Нет, правда не понимаю. Ты ей ничего не должен. А я сижу и жду, жду… Хожу кругами, как заведенная. Со мной ты почему-то так не нянчишься.
Переходный период всегда труден. Я опускал голову и сутулился. Солнце продолжало свой бег в небе надо мной, ночи пролетали над моей головой крылатыми драконами, потом наступал рассвет, и я направлялся к его савану, держа землю на своих плечах, и так продолжалось с тех пор, как трагические события посеяли смятение в наших рядах.
Я заставлял Крис есть. В тот вечер, как и в другие. Я читал газету, ожидая, когда она закончит ужин» или смотрел CNN, шепча ей слова утешения. И вот в тот вечер она вдруг оттолкнула тарелку с купленной мной овощной лазаньей и объявила, что беременна. И я заплакал.
Потом я поздравил ее и ушел.
Я пришел на следующий день вечером. Я сцапал того мерзавца, который сжег свою жену и троих детей, – но отказался его допрашивать. Я зашел навестить Мэри-Джо, и тут как раз все засуетились, потому что она начала выходить из комы. Потом я вслед за Полом Бренненом добрался прямо до самого его дома, до особняка на берегу реки, вдоль которой мы долго ехали, над черными водами. Я позвонил Пауле – узнать, как у нее дела.
Наконец я зашел к Крис и спросил, что она собирается предпринять.
Она решила сохранить ребенка. Я был к этому готов. Сказал, что иначе и быть не может. И что хочу участвовать в расходах. Она отказалась. Я ответил, что это не так уж важно. Пошел налил себе стакан воды. И вот я гляжу на нее и говорю себе: «Она беременна… Это невозможно… У меня, наверное, жар… Нет, видно, никакая чаша меня не минует…»
Я решил сбросить Пола Бреннена в реку на 28-м километре. Устроить ему падение с тридцатиметрового обрыва. Я теперь постоянно следую за ним в угнанных машинах, держась на почтительном расстоянии. Именно во время этих длительных прогулок, когда мы удаляемся от города и едем по дороге, извивающейся вдоль берега, в тишине, нарушаемой только свистом ветра в ушах, я подолгу обдумываю сложившуюся ситуацию.
Ребенок, которого Крис ждет не от меня. Тяжелый удар. Но что, если это та цена, которую я должен заплатить?
Есть ли у меня сейчас выбор?
Когда я вновь увиделся с Крис, я предложил ей стать крестным отцом ребенка. Она ответила отказом. Я от этого чуть умом не тронулся. Я сказал ей:
– Ведь я
Внезапно я крайне нелюбезно повел себя с Жозе. Объявил ей, что она не в моем вкусе. Ее это позабавило. Я сказал, что секс – последнее, что меня интересует в этой жизни. Она наградила меня бурными аплодисментами.
Машины я угоняю ненадолго, на час-два, я их не порчу. Разживаюсь ими на автостоянке у больницы, и мне не раз доводилось наполнять баки бензином перед тем, как расстаться с очередной машиной.
Я выбираю большие, многолитражки. Иногда с откидывающимся верхом.
Визиты к Мэри-Джо нагоняют на меня тоску.
С тех пор как она открыла один глаз (второй у нее заплыл и плотно закрыт, а челюсть собрана из осколков), я угоняю только машины с откидывающимся верхом. Мне необходим свежий воздух. А если я нахожу в бардачке сигару, то уже чувствую себя лучше. Мне необходимо расслабляться.
Фрэнк рассказал мне, что Мэри-Джо в лучшем случае проведет остаток своих дней в инвалидном кресле,
