система, какой бы схожей с другими она ни казалась, не может существовать вне декораций национального коммунизма. Более того, чтобы удержаться, такой коммунизм обязан приобретать вид все более национального, все больше приспосабливаться к национальным реалиям.
Форма власти, собственности, содержание идей разнятся в коммунистических странах наименьшим образом. Различий может вообще не быть, во всяком случае крупных. Ибо суть везде одна — тотальное господство. Но, стремясь победить и сохранить власть, коммунисты обязаны приноравливать к национальным условиям темпы и пути утверждения позиций одной и той же сути, очень схожих форм власти и собственности.
Разница между коммунистическими странами, как правило, тем заметнее, чем в большей степени коммунисты какой-то из них, подчиняясь обстоятельствам, шли к власти «нетрадиционными» путями, иными темпами. И чем независимее при этом были.
Конкретно лишь в трех случаях — Советский Союз, Китай и Югославия (где-то в большей, где-то в меньшей мере) — коммунисты самостоятельно осуществили революцию, по-своему, своими темпами добились власти и начали «построение социализма». Эти страны сохранили независимость, даже став коммунистическими, даже находясь — как Югославия прежде, а Китай до сих пор, — под мощным воздействием Советского Союза, в отношениях «братской любви» и «вечной дружбы» с ним. На закрытом заседании XX съезда Хрущев приоткрыл завесу над тем, как едва удалось предотвратить конфликт между Сталиным и китайским руководством. Конфликт с Югославией, таким образом, не единичен, он был лишь наиболее болезненным и первым из вышедших на поверхность.
Известно, что остальным коммунистическим государствам советское руководство навязало коммунизм силой «вооруженных миссионеров» — своей армии. Вследствие этого разница в путях и темпах развития этих стран не могла еще сыграть той роли, как в случае Югославии и, конечно, Китая. Но по мере укрепления там господствующей бюрократии, приобретения ею самостоятельности, по мере того как она начинает понимать, что излишней послушностью и копированием Советского Союза лишь ослабляет собственные позиции (или, как принято говорить, «построение социализма» и «социализм»), она начинает все ревностнее перенимать пример Югославии, то есть развиваться самостоятельно. Коммунисты восточноевропейских стран были сателлитами СССР не потому, что им это нравилось, а потому, что были слишком слабы. По мере стабилизации своего положения, как только для этого создаются условия, они начинают все более тяготеть к независимости — защите «своего народа» от советской гегемонии.
С победой коммунистической революции в определенной стране власть и могущество там оказывается в руках нового класса. И у него нет большого желания во имя торжества идеологической солидарности лишаться своих «в поте лица» добытых привилегий, подчиняя собственные интересы интересам пусть и «братского» класса, но все же — из другой страны.
Там, где коммунистическая революция победила главным образом самостоятельно, неизбежен особый путь развития, а вместе с ним — разногласия с другими коммунистическими государствами, особенно с Советским Союзом — мощнейшей и наиболее империалистически настроенной коммунистической державой. Ведь в стране победившей революции господствующая национальная бюрократия уже обрела (с оружием в руках) самостоятельность, распробовала вкус власти, ощутила выгоды от обладания «национализированным» имуществом. С философской точки зрения она осознала свою сущность, дорвалась до «своего государства», то есть власти, а поэтому и требует равноправия.
Это не значит, однако, что речь идет только о столкновении — если оно случается — двух бюрократий. В него втягиваются и революционные элементы подчиненной страны, несокрушимые и принципиальные противники «права сильного», считающие, что отношения между коммунистическими государствами должны быть, как велит догма, идеальными. Народные массы, которые в глубине души всегда стремятся к независимости, также не могут остаться в стороне от этого конфликта. Народу он в любом случае выгоден, поскольку дает возможность, с одной стороны, не платить дань чужому правительству, а с другой — ослабить гнет собственного, не желающего и не смеющего впредь копировать чужие методы. Такой конфликт будит также внешние силы — другие страны и движения. Но суть самого столкновения, как и суть его участников, остается неизменной. Ни советские, ни югославские коммунисты не изменили своей сути — ни до, ни во время, ни после ссоры. Правда, расхождения в вопросе о темпах и путях дальнейшего развития, как и стремление застраховать свою монополию, довели до взаимного оспаривания наличия социализма друг у друга, но, в конце концов, они признали таковое — примирившись и поняв, что если не хотят скомпрометировать и потерять то, что для них наиболее значимо (и едино по сути), то нужно уважать существующие различия.
Подчиненные коммунистические правительства в Восточной Европе могут — даже должны — добиваться независимости от Советского Союза. Сколь далеко зайдет стремление к самостоятельности и в какой форме проявятся трения, предугадать заранее никто не способен, — тут зависимость от множества непредсказуемых внутренних и внешних факторов. Но в том, что национальная коммунистическая бюрократия стремится к своему все более полному и независимому господству, не может быть никакого сомнения. Это доказывают не только антититовские процессы при Сталине всюду в Восточной Европе, но и сегодняшнее открытое предпочтение «своему пути» в «социализм», что особенно ярко в последнее время демонстрируют Польша и Венгрия. Центральное советское правительство сталкивалось с проблемой «национализма» даже со стороны им самим посаженных руководителей советских республик (Украина, Кавказ), так что же говорить о странах Восточной Европы.
Важную роль играет при этом и тот факт, что Советский Союз не смог — и в будущем не сможет — стимулировать экономику восточноевропейских стран, отчего стремление к национальной независимости должно приобретать все больший размах. Это стремление может замедляться и даже замирать порой под нажимом извне или из-за страха коммунистов перед «империализмом» и «буржуазией», но оно не может быть остановлено полностью. Наоборот, оно имеет общую тенденцию к усилению.
Невозможно, конечно, угадать, в каких конкретно формах станут развиваться впредь отношения между коммунистическими странами. Сотрудничество коммунистов способно доходить почти до полного их духовного слияния, объединения, но и конфликты между коммунистическими государствами могут приобретать любой характер — вплоть до военного. Столкновения между СССР и Югославией помогло избежать не наличие «социализма» в обеих странах, а то, что Сталин не рискнул пойти ва-банк, разжечь конфликт, масштаб которого мог стать непредсказуемым.
Все, что когда-либо произойдет между коммунистическими государствами, будет зависеть от суммы обстоятельств, которыми вообще определяются политические события, однако интересы коммунистических бюрократий, проявляющиеся то как национальные, то как общие, всегда будут играть крупную роль — при неудержимой пока тенденции ко все большей самостоятельности на национальной основе.
2
Понятие национального коммунизма казалось полной бессмыслицей до конца второй мировой войны, пока советский империализм не показал, на что он способен не только в отношении капиталистических, но и коммунистических стран. Рождение этого понятия связано прежде всего с конфликтом между Югославией и СССР.
Порицание хрущевско-булганинским «коллективным руководством» сталинских методов, возможно, и в состоянии смягчить отношения между СССР и другими коммунистическими странами, но нормализовать их полностью одним этим невозможно. В лице СССР мы сталкиваемся не только с коммунизмом, но и с империализмом великой русской — советской — державы. Этот империализм может менять формы и методы «воздействия», но не может исчезнуть, — равно как и стремление коммунистов других стран к независимости.
Подобного развития не миновать и другим коммунистическим системам. Сообразно возможностям и обстоятельствам они тоже будут тяготеть к тому, чтобы стать (и станут) по-своему империалистическими, гегемонистскими.
В развитии внешней политики СССР существуют две империалистические фазы, хотя таковой можно было бы считать и предшествовавшую им, когда речь шла почти исключительно о распространении
