Алексея. По-новому 'примеривал он к миру жизнь свою…'. Но Алексея звало истинное его призвание, и они расстались. А Веру ждала болезнь и преждевременная гибель…
Узнав о гибели Веры, потрясённый, Алексей напишет горькие стихи, посвящённые её памяти.
Вот какой ценой добывает душа поэта 'железный стих, облитый горечью'.
Потом — неудачная женитьба, развод… И лечение по известному рецепту — залить горе… Но такое 'лечение' не помогало. Скорее — наоборот… 'Неустроенность моя — бич мой', — не раз говорил он. Пришлось работать, переходя из одной районной газеты в другую. И всё же он много писал, и сколько в стихах его понимания человеческой души, сколько сочувствия людям. Пером журналиста он помогал тем, среди которых рос, — труженикам села, верноподданым земли. За двадцать лет работы в журналистике он написал более двух тысяч очерков, репортажей, корреспонденций, критических статей. 'Я всегда среди тех, кто кормит страну, среди колхозников в поле, на фермах', — напишет он в одном из последних своих горчайших писем.
Приходилось ему и отступаться от газеты.'…9 месяцев работаю зав. клубом. Никогда за последние годы не чувствовал себя так облегчённо и спокойно. И, знаешь, у меня сейчас такое отвращение к прежней полутрезвой жизни, что не верю порой: неужели это со мной было?.. Сейчас много читаю и думаю. А думая, продолжаю писать. Есть уже пять рассказов, блокнот стихов и несколько глав повести в прозе. Я готовлюсь к новой жизни — и с трезвой головой…'
Если бы рядом с ним был любимый и любящий человек!..
И вот наконец радостная весть: 'Я не один. За другим столом сидит человек по имени Рая Андреева и читает Шиллера — скоро летняя сессия, а она — заочница ВГУ (Воронежский госуниверситет. — М.Ш.). Работает в нашей газете; в апреле мы скрепили свой союз…'
А холод коллег по литературному цеху оставался. Передо мной письма Алексея 1969 года.
Начало года. Поиски работы. 'Кругом глухо, не знаю, что деется на воронежском Парнасе. Литсреда — штука тяжёлая, и если что родится в тебе, то только вне её. Ладно, к чёрту. Потчую тебя стихами!'… Прекрасна эта строка на фоне 'глухоты кругом'!..
'В Воронеже в будущем году должна выйти моя книжка 'Во имя твоё' — вся новая, сорок стихотворений. Москва в плане утвердила, договор оформлен, но деликатнейший Андрей Гаврилович (Долженко, тогдашний директор издательства. — М.Ш.) с обворожительной улыбкой мурыжит мою душу вот уже которй раз, не выдавая 25 процентов аванса (положенные при подписании издательского договора. — М.Ш.). Вот и существуй в мире — прекрасном и яростном'. В 1970 году книжка 'Во имя твоё' так и не вышла…
В 1970 году Алексей Прасолов обращается с письмом в правление Союза писателей РСФСР: '…Я поэт, имею три сборника стихов… работаю над новой книгой… Работа в газете у меня на первом месте, литературное творчество — на втором. Ладно уж, ночь зато моя. Но ночью негде работать: я живу с женой на частной квартире… в перспективе (насчёт квартиры. — М.Ш.) пока ничего нет. Скоро у нас будет ребёнок, жить в таких условиях и писать невозможно. В Воронежской писательской организации лежит уже не первое моё заявление о квартире. Не первый раз я слышу посулы. И только…'
С этим письмом я, будучи консультантом правления, пошёл к его председателю. Было послано письмо Воронежскому областному руководству. Были звонки в обком партии, в отделение Союза писателей.
Ходатайство вело к успеху.
Когда Алексей получил квартиру, позвонил. В трубке слышалось тяжёлое дыхание. 'Знаешь, я как-то и радости не испытываю. Но она придёт, радость… Рая скоро разрешится… В конце года ждём наследство…'
Помолчал и добавил, мне почудилось — улыбаясь: 'Если будет сын, назову твоим именем…'
Я сказал ему 'спасибо, Алёша', и никак не мог предположить, что близок… близок уход его…
Исполнилось его предчувствие-предсказание.
Да, наверное, никто не предполагал… А думал ли он сам о петле?.. Видимо, да. Отсюда — 'предназначенный час'… Неужели он предчувствовал ещё большую разобщённость людей?.. Позже я слышал, что ему предстояла операция в связи с болезнью лёгких…
Через двенадцать лет вышла наиболее полная книга, в которой Алексей Прасолов предстал крупным поэтом, мыслящим критиком, автором глубоких писем, особенно — к жене.
Но это уже после смерти… 'Ах, медлительные люди! Вы немножко опоздали…' А ведь как он стремился к вам!
В одном из писем к жене Алексей вспоминает стихи 'Благословляю всё, что было…'. И говорит: 'Всё — как бы о себе, о тебе. А.Блок. И это для меня — препятствие. Слишком близка жизнь моего сердца и разума его жизни…' Да, А.Блок близок Алексею. И, пожалуй, ахматовское определение А.Блока подходит и к его наследнику. Алексей Прасолов — тоже 'трагический тенор эпохи'.
Как-то он в письме сказал: 'У меня перемен никаких. Ищу выход…' Выход для себя как человека он нашёл скорбный. Но он избежал участи сегодняшнего выживания. Для него живая смерть не была ужасом. Ужасом была — мёртвая жизнь.
