– И что такое?
– Тверила меня не лю-у-убит… – с готовностью разревелась она.
– Э-э… Э-э… – забеспокоился Зверев. – Ты мне тут потопа не устрой… Э-э… Вот, черт!
Взбежав наверх, князь обнял гостью за плечи, провел вниз по ступеням, усадил к столу, сунул в руки кружку с отваром. Девица, цокая зубами по керамике, с трудом сделала маленький глоток.
– Он… Он… Он… – шмыгнула она носом.
– Ну это я понял, – кивнул Андрей. – Только чего ты хочешь? Тебе отворотного зелья дать, чтобы забыла начисто, или его приворожить?
– Его, его, – торопливо закивала конопушка.
– Не вопрос.
Входя в образ заправского колдуна, Зверев заглянул в корзину. Там лежал полноценный гусь, уже ощипанный, с завернутой под крыло шеей.
– Я еще принесу, – торопливо пообещала девица.
– Не боись. Я к тебе хоть всю деревню запросто присушу, – подмигнул князь, наклонился и шепнул в ухо: – На кровь пробовала?
– Это как? – откачнулась она.
– Неужели не слышала никогда? – вскинул брови Зверев. – Самый надежный заговор, известное дело, и самый простой. Как у тебя дни неприятные начнутся, кровушки чуток собрать надобно. В питье или еду ее добавишь с приговором: «Кровь отошла, мне не нужна, нужна рабу Божьему Твериле. Я без крови не могла, он без меня не сможет. Аминь». Заговоришь да угощение ему и скормишь. После такого он к тебе навсегда присохнет.
– А без крови… нельзя? – сглотнула девушка.
– Можно, коли брезгуешь, – резко отклонившись, в полный голос ответил Андрей. – Заговори любой хмельной напиток такими словами: «Соки земли, блики солнца, свет луны, первая роса и мая слеза, кипите и варите зелье приворотное на сердце раба Божьего (тут имя говоришь) для его любви ко мне. На всю его жизнь до последнего вздоха, до последнего удара сердца, до последней капли крови живой. Чтоб раб Божий (опять имя) жил и был со мной. Аминь». Угощаешь любимого – и он твоим навек будет. Но простой заговор снять можно, а тот, что на крови – нет. Думай сама, деточка.
– Он меня поросенком называет, батюшка.
– Так ведь ласково.
– Не-ет, – опять хлюпнула она. – Он говорит, что я то-олстая.
– Пухленькая – значит красивая. Хорошего человека должно быть много.
– А он жи-ирной меня…
– Стоп! – вскинул руку Андрей. – Вопрос понял. Значит, так. Дождись времени, когда месяц покатится на убыль. Возьми ошейник от цепного пса, иди с ним в баню, опусти в кипяток и наговори: «Как ты, месяц, на убыль идешь, так и я на убыль пойду. Ты, Семаргл, собака крылатая летняя, рядом со мной зимуй, хлеб сторожи, в рот не пускай. Аминь». Кипяток разведешь обычной водой и хорошенько этим помойся. Только не перепутай ничего! На растущей луне тот же обряд к полноте приводит.
– Спасибо, батюшка. – Конопушка поймала его руку, поцеловала ладонь и кинулась бежать.
– Так, – кашлянул Андрей. – Ну на обед я вроде бы заработал.
Он добавил в кружку отвара, выбрал пару пирожков попухлее и принялся с удовольствием поглощать честно заработанную снедь. Когда кувшин опустел, Зверев встал на край Лютоборовой постели, затаил дыхание и плашмя рухнул на спину. Ощущение было такое, словно он погрузился в пух – только взметнулись и опустились на лицо листья.
– По закону Архимеда после сытного обеда полагается поспать…
– Ты здесь, мудрый Лютобор?
– Похоже, прием еще не окончился… – приподнял голову Зверев. – Тебе чего, милая?
– Ты мужа вернуть можешь, чародей? Ушел, негодяй, к Матрене на хутор, детей забыл, ко мне не заходит. Видать, заворожила его, проклятущая…
– Нужно взять одну из ношеных мужниных рубах, – зевнув, ответил князь. – Рубашку вывернуть наизнанку, повесить на вбитый в косяк гвоздь и на протяжении трех ночей, проходя мимо перед сном или по иным делам, ей наговаривать: «Твой дом, твой порог, твоя постель, твоя жена». По прошествии трех дней рубашку снять с гвоздя и сделать так, чтобы муж ее надел. Тогда вернется. Домой его потянет со страшной силой.
– Как же я так сделаю, Лютобор? Он же не заходит.
– А ты передай с кем-нибудь. Скажи, пусть забирает свое тряпье, тебе оно без надобности.
– Благодарствую, чародей. Попробую.
Эта гостья, похоже, приходила без подарков. Ну и ладно. Грех на брошенную бабу обижаться.
Опять на ступенях послышались шаги, и Андрей вздохнул:
– А тебе чего надобно, красавица?
– Да я это, отрок, домой возвернулся. Глянуть захотел, кто тут командует.
– Лютобор?! – Зверев встрепенулся, споро выбрался из ямы. – А я тут… Я…
– Вижу, чадо, – спустился по лестнице чародей. – Прими корзину со спины. – Избавившись от груза, древний волхв припал к горлышку кувшина, залпом выпил почти всю воду. – Ладно, молодец. Вижу, не забыл моих уроков. Стало быть, не зря я старался.
– А доходный у тебя бизнес, мудрый Лютобор, – пошутил Зверев. – Думаю, надо мне еще заклинаний поучить. Не прогонишь?
– Ладно врать-то, чадо. Нечто я не понимаю, отчего ты за четыре дня до полнолуния примчался? Опять в выдуманную страну свою попасть попытаешься.
– Она не выдуманная! Это наше будущее!
– Ай, – просто отмахнулся колдун. – Нечто я истины не знаю? Зеркало Велеса никогда не лжет.
– Не хочешь, не верь. – Андрей тоже не рвался затевать бесполезные споры. – Но ведь четыре дня у нас с тобой имеется? Так я здесь, мудрый волхв. Готов зубрить твои уроки.
Полнолуние пришлось на канун дня святого Прокопия [6], месяца грозовика. Как он назывался по-церковному, Зверев сказать не мог – давно уже запутался. Главное – лето на дворе, тепло, небо ясное, все звездочки одна к одной сверкают. Луна же выросла до размеров солнца и светила если не так же ярко, то вполне достаточно, чтобы все в округе было видно до последней черточки от горизонта до горизонта.
– Нас ведь увидят, Лютобор, – присев на края алтарного камня, оглянулся на усадьбу Андрей. – Мы тут, на высоте, как на ладони.
– Желаешь отложить? – Волхв провел рукой над сложенным за камнем хворостом, и тот моментально вспыхнул.
– Вот черт! А этому фокусу ты меня не учил.
– Я тебя еще многому не учил… Так ты наконец передумал, чадо?
– Ждать целый месяц нового полнолуния? – Зверев бросил взгляд на усадьбу, где возле терема прохаживался ночной дозорный, на склоны холма, по которым, вспыхивая синими и зелеными огоньками, копошились какие-то луговые и лешие, поблескивали влажными волосами навки. – Ерунда. Узнать меня на таком расстоянии никто не сможет, а других гостей вокруг хватает. Вся округа знает, что Сешковская гора нечистью облюбована. Подумают, очередная нежить балует, и все. Так что давай, мудрый кудесник, отправляй меня домой. В гостях хорошо, а дома лучше.
– Упрям ты дюже, отрок, – вздохнул старый колдун. – Ну да дело твое. Я слова данного нарушать не стану. Ложись, начнем обряд.
– Только раздеваться я не стану! Помнишь, что ты мне обещал? Больше никаких перемещений души, только тело. Надоело, что меня постоянно убивают.
– Я все помню, чадо. Ложись. Попытаюсь вернуть тебя в будущее вместе с плотью.
Андрей бросил прощальный взгляд на ночное озеро в форме креста, на усадьбу, подсвеченную тремя факелами, поправил саблю, чтобы легла вдоль тела, и вытянулся на алтаре. В этот раз на нем была отороченная горностаем ферязь со скромной золотой вышивкой на груди, сиреневая атласная рубаха, шерстяные черные штаны и синие сафьяновые сапоги – так что холода от камня он почти не ощущал.