сдвинулся, опуская ее на дровни, потом нащупал полог и рванул к себе, накрываясь с головой. – Не отпускай. Я согласен.
– Душно.
– Подожди, без шубы будет легче.
– Все равно душно.
– И без рубашки.
– Душно.
– Отчего?
– Да сними же ты пояс, царапается! Душно. От ферязи душно. Андрей… Господи, как же я по тебе соскучилась! Зачем ты так?
– Забудь. Тогда ты была… Теперь ты будешь… Забудь, Полина. Я люблю тебя. Разве я тебе не говорил? Я тебя люблю…
Они выглянули из-под полога уже перед полуднем. Андрей опустил шкуру до середины груди, обвел шальным взглядом сверкающий ладожский простор.
– Вот, черт!
– Не богохульствуй.
– Да ты сама посмотри.
– Чего? – Княгиня высунула разлохмаченную голову.
– Никого нет. Вообще!
– Конечно, – засмеялась она. – Ты же сам их прогнал!
– А они ушли. Вот идиоты!
– Перестань ругаться!
– Да? Сейчас мне придется вылезти, связать все сани в обоз и самому вести их в княжество.
– Но я не хочу, чтобы ты уходил!
– Лошади замерзнут. Мне их жалко. Нужно отвести в конюшню. Придется вылезать.
– Вот черт! Какие идиоты!
– Что ты сказала, родная?
– Я люблю тебя, Андрей, супруг мой. Какая я счастливая!
– Пожалуй, я этого не заслужил, но я тоже чертовски счастлив.
– Перестань богохульствовать!
– Я пытаюсь, любимая. Не получается.
– Не уходи!
– Оставайся здесь. Я сейчас увяжу все сани, развернусь, немного проеду, а потом заберусь к тебе.
Супруги вернулись в имение только поздно вечером. Князь оставил обоз на льду заводи, поднялся наверх, ведя в объятиях завернутую в медвежий полог жену.
– Кто готовил курицу с утра? – громко спросил он.
– Я, – отозвалась одна из женщин.
– Две штуки к нам в опочивальню принеси. Когда готовы будут. И до второго пришествия нас больше не беспокоить!
Чета Сакульских заснула только поздним утром, решив на семейном совете не выбираться из постели до самой весны. Но уже через два часа к ним в спальню ворвался Пахом:
– Княже! Андрей Васильевич! Там! Там!..
Зверев наскоро оделся, вышел из дома. Перед крыльцом стоял незнакомый ему боярин в сопровождении двух десятков облаченных в панцирные кольчуги ратников.
– Князь Андрей, урожденный боярин Лисьин?
– Это я, – оперся на перила молодой человек.
– По приказу государя нашего, Иоанна Васильевича, я должен доставить тебя в Москву, в Разбойный приказ для дознания. И коли ты воле царской не подчинишься, сделать это силой.
– Не-е-ет!!! – Полина взвыла, кинулась мужу на грудь. – Не пущу, нет!
– Все хорошо, милая, все хорошо, – обнял ее Андрей. – Не беспокойся, милая. На мне грехов нет.
– Оружие оставь здесь, княже, – предупредил боярин, – и мне не придется его забирать.
– Пахом, принеси мою епанчу и меховые штаны. А ты, Полина, сделай милость, поставь от меня свечу святым Петру и Февронье. После того счастья, что я пережил с тобой, умирать уже не страшно.
– Поторопись, княже!
– Да иду я, иду. Коня своего брать али государь обеспечит?
– Не беспокойся, довезем.
Царская стража неслась с задержанным даже не с заводными – на перекладных, по почтовому Новгородскому тракту, и таким образом одолела весь путь всего за шесть дней. Однако доставлен он был не в поруб, а на двор к дьяку Земского приказа Ивану Кошкину.
– Поручился я за тебя, друг мой, – предупредил боярин. – Но и ты уж не дури. Завтра со мною во дворец отправишься, там государь суд свой и свершит.
На этот раз Иоанн встретил князя Сакульского в похожей на тюрьму Грановитой палате, в просторной горнице, где со стены взирали на провинившегося добрых два десятка нарисованных на штукатурке князей. Здесь же были и воевода князь Петр Шаховской, и боярин Кошкин, и еще несколько думных бояр в тяжелых шубах и с могучими посохами, которыми при нужде и голову несложно расколоть. Государь прохаживался перед своим, вынесенным на три ступени вверх, креслом и нервно перебирал четки.
– Дело наше простое и ясное, князь Андрей Васильевич. Дело о смертоубийстве, о душегубстве, колдовским образом сотворенном. Однако же прежде чем судьбу твою решить, желаю оправдания твои узнать. Зачем ты сие сотворил, зачем лгал, прелюбодействовал? Грешил зачем пред ликом Божьим?
– А не могу ли я сперва узнать, в чем дело? – скромно спросил Зверев.
– А то ты не знаешь! – стукнул посохом об пол князь Шаховской. – Вот смотри. Узнаешь? – Он протянул к Андрею плоскую серебряную фляжечку. – Твоя-а? А, твоя-а? Давно, давно мне люди сказывают, что за моей спиной вы с Людмилкой вытворяете, а ныне уж и до душегубства сговорились!
– О чем это он, государь? – перевел взгляд на Иоанна князь.
– А ты, стало быть, ни о чем не ведаешь? – взмахнул четками царь. – Хорошо, я расскажу. Ведомо стало одному из холопов княжеских, что кто-то к княгине Людмиле тайно ходит. Стал он следить за ней внимательно, и как снова личность подозрительная явилась, разговор тайный он за дверью и послушал. Про то услышал он, что сговорились двое лиходеев князя Шаховского отравить. Был он с тех пор настороже, а как посыльная яд принесла, обо всем князя упредил. По повелению Петра Ильича повязали слуги княжеские и слугу преданного княгини, что яд должен был влить, и ведьму, сводню старую. Признались оба под пыткою во всем до конца, а злодея, яд сварившего, Ксения назвала с радостью. Знаешь, на кого указала? На тебя!
– Под пыткой? – хмыкнул Андрей. – Под пыткой они хоть в убийстве Гостомысла признаются. Эка невидаль!
– Не все под пыткой речи свои вели. Княже, холоп твой где?
– Вон, в углу хоронится, – указал на седого низкого мужчину в суконном кафтане князь Шаховской. – Иди сюда.
– Слышал я все, – низко кланяясь, засеменил к хозяину холоп. – Отравить они воеводу сговаривались. Страшно отравить.
– Так твое это зелье, князь? – повторил свой вопрос князь Шаховской. – Твоя фляга?
– А вы ее не открывали, не трогали?
– Что же мы, обезумели, смерти искать?
– Как же отравить тебя нужно было, Петр Ильич? В ухо накапать? Ноги ядом растереть?
– В вино, сказывали, подмешать нужно.
– Вино во дворце есть, государь?
– Кто-нибудь, – повысил голос царь, – принесите кубок и кувшин вина.
– Ты точно его не трогал, князь?
– Нет.
– Что же, тогда тебе нужно кое-что увидеть…
