От Посольского приказа Андрей бегом помчался в Разбойный, отпихнул с дороги холопа, забежал в комнату дьяка… Но здесь было пусто. Князь вернулся в коридор:
– Боярин Иван Юрьевич где?
– Дела у него важные, княже, – узнал Зверева слуга побратима. – В нетутях ныне.
– Найди! Скажи, я пришел, перемолвиться надобно. Немедля!
Тот кивнул, убежал куда-то вниз по лестнице, оставив гостя нетерпеливо ходить от стены к стене.
Боярин Кошкин появился где-то через полчаса: запыхавшийся, в шубе, накинутой поверх шелковой рубахи, на ногах валенки.
– Здрав будь, Андрей Васильевич, давно не виделись. Как кости, отпустило?
– Не до них, друже, – отмахнулся Зверев. – Сделай доброе дело, отдай мне смерда, что твои изверги позавчера повязали. Максимом зовут.
– А-а, этого… Прости, друже, не могу. Ты знаешь, Андрей, люблю я тебя, и отца твоего люблю, на все для вас готов. Но тут права такого не имею. Следствие по делу охальника этого идет, к батогам приговорили. Закон ведь не поломаешь, поперек не попрешь. Ныне даже государь волей своей уложений переступать не дозволяет.
– Нехорошо получается, Иван Юрьевич. Смерд ведь добро сотворить желал, государя и Посольский приказ о напасти предупредить. Я сам же его сюда и доставил. За что же его батогами насмерть запарывать?
– Может, и ни к чему, – пожал плечами дьяк. – Да токмо вдруг важен он всем оказался на диво. И князь Старицкий интересовался, когда ему рот заткнут, и Адашев, писарь царский. Ты вот теперь. Ровно знатного боярина повязали, а не смерда простого. Вот что, Андрей Васильевич… Завтра крикуна этого казнить повезут, так я палачу скажу, чтобы не смертным боем, а с жалостью порол. Опосля велю к тебе на двор отправить. Добро?
– Спасибо, брат, – обнял его Андрей. – Не забуду.
– Ничто. Для чего же братчины нужны, коли не помогать друг другу? Заодно и грех лишний с души сниму, за раба Божьего, невинно убиенного. Теперь извини. Внизу надобен…
Распростившись с побратимом, Андрей вышел на свежий воздух, побрел по дубовой мостовой к Фроловской башне, за которой его дожидался с лошадьми Илья.
– Что же у нас получается? – прикинул он. – Получается, Висковатый защищать царя от бесчестья не намерен. Свидетеля у меня больше нет, он следствием признан лжецом. Да как оперативно сработали! Но вот чего Старицкий и компания не учли, так это того, что слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Слухи уже пошли, их батогами не напугаешь. Интересно, кстати, откуда этот предатель вдруг выплыл? Чего ему-то от дани ливонской надо? Просто нагадить хоть в мелочи пытается? Эх, хочешь не хочешь, в Александровскую слободу ехать надобно. Сами по себе слухи из Москвы туда могут не добежать. Надеюсь, Поля не обидится. Опять я ее, получается, обманул.
Из Москвы они выехали вместе с князем Друцким на следующий день пополудни. Андрей даже успел встретить возок с несчастным Максимкой, вручить ему обещанное серебро и разрешить смерду жить при дворце до тех пор, пока он полностью не поправится. Неприятная штука, конечно – дыба и батоги. Но все же… Два дня мучений – и на всю жизнь богат. Теперь, когда все было позади, бывший служка смог даже пошутить:
– По рублю за кнут получается. Хороший приработок, коли время свободное в достатке.
Проследив, как накрытого кафтаном бедолагу заносят в дом, князь поцеловал жену и поднял холопов в седло. Спустя четыре дня общий отряд двух князей, числом почти в два десятка сабель, спешился у знакомого постоялого двора, сверкающего слюдяными окнами и подкупающего чистотой и порядком.
Утром холопы, получив по три новгородки, были отправлены в слободу – ходить по лавкам, пить пиво, сидеть в кабаках – и везде, где только можно, пересказывать историю про литовское предательство. Андрей засобирался в царский «монастырь» – но не успел. Дверь содрогнулась от сильного удара, открылась, и он увидел…
– Бог ты мой, кого я вижу! Даниил! Адашев! Жив-здоров!
– Я, княже!
Служилые люди шагнули навстречу друг другу, обнялись, дружески похлопывая по спине, по плечам. Разошлись, придирчиво оглядывая.
– Ты возмужал, Андрей Васильевич! Под Казанью воином был, а ныне уж богатырь. Заматерел.
– А ты как, боярин? Как обошлось?
Даниил Федорович Адашев был братом царского писаря Алексея. Но если тот держал в руках лишь перо да бумагу, то Даниил во главе нескольких сотен кованой рати встал под Казанью на пути татарской конницы, атакующей стрельцов Андрея. Разве такое забудешь? Боярские дети полегли все до единого – да только поле битвы в итоге осталось за русскими, и потому добить раненых изменники не смогли, большую часть воинов холопы вытащили живыми. Среди израненных, но дышащих бояр оказался и Даниил Адашев.
– Постой, я сейчас дворню крикну, велю стол накрыть.
– Поздно, княже, – рассмеялся гость. – Я уж велел вина и закуски принесть, хозяин суетится.
– Эк ты поспешил… Да ладно, боярин, сказывай. Как ты, чем занят, как семья, какие замыслы имеешь?
– Дык, какие у меня могут быть замыслы? – развел руками гость. – Все те же, как и ранее. От Казани меня привезли столь мятого, два месяца с постели не вставал. Да еще с год больным был и два – силы опосля восстанавливал. Видел бы ты меня поначалу, Андрей Васильевич! Ноги толщиной с палец были. Руки – как лучинка жалкая. Еле-еле мясо обратно наел. Пока маялся, все войны кончились. Астрахань без меня завоевали, Сибирь сама поклонилась, черемисы тоже. Османов Иван Шереметев[18] запугал. Хотел я славы ратной добыть, да не судьба. Не осталось для меня деяний. Вот, сижу возле брата, на удачу надеюсь. Может, куда и направят. А походов более и нет. Мир на русской земле, Андрей Васильевич, вечный мир. Нет более супротив нас достойных врагов.
– Твои бы слова, да Богу в уши, – невольно перекрестился Зверев. – Нечто твою сечу под Казанью государь забыл? Мы же в тот день, почитай, все ямчургеевы сотни истребили!
– Да помнит, Андрей Васильевич, помнит, – махнул рукой гость. – Наградил казной за храбрость.
– Что-то скучно ты о награде говоришь? Награда мала, али славы не хватило?
– Какая слава, коли воином одной сечи оказался? В тот день многие доблесть свою выказали. Кабы хоть воеводой, а то…
В светелку шустрыми зверьками забежали сразу пятеро мальчишек, споро накинули на стол чистую скатерть, поставили кубки, кувшин, блюда с убоиной и рыбой, лотки с заячьими почками, миски с капустой, с грибами – и выскочили наружу, плотно притворив дверь.
– Ну, боярин, – налил вина Андрей. – Давай за встречу!
Они выпили, накололи себе по куску тушеного мяса, прожевали.
– Откуда ты узнал, что я здесь, Даниил Федорович? – полюбопытствовал Зверев. – Случайно, али подсказал кто?
– Да брат и сказал, – легко признался гость. – Помнит, как сдружились мы в осаде. Вечор спросил, помню ли я князя Сакульского? Как я расспрашивать начал, так и указал, где ты поселился. Просил, коли навещу, узнать у тебя кое-что.
«Однако! – мысленно отметил Зверев. – Мы только вчера приехали, ан Адашев уже все знает. Быстро проведали. Или от Москвы проследили? Видать, оказался я кому-то костью поперек горла».
– Сказывал Лешка, в Ливонии у тебя интерес какой-то возник. Интересно ему, насколько сие дело велико стало, чем помочь можно? Сказывал, целиком перекупить готов, коли ты согласишься.
– Перекупить? – не сразу понял Андрей. – Что там покупать-то? Кроме интереса и нет ничего.
– Он, может, и интерес купит, княже. С него станется.
– Ах, вот оно что… – рассмеялся Зверев и снова наполнил кубки. – Интерес. Разве же его продают? Это все равно, как мечту продать, надежду. Сбудется, нет – неведомо, ан без мечты и надежды жизнь тосклива становится. Уж лучше несбывшийся интерес, чем проданный…
Итак, ему предлагали взятку. Предлагали назвать цену, за которую он согласится не портить чужую игру, не будоражить государя и народ скандалами из всеми забытой окраины. Интересно, Адашеву-то с
