компанией чего там нужно? Надеются поделить уворованную дань? Так ведь Кетлер про русских сообщников ничего не упоминал. Тогда что?
– Брату-то твоему что за прок с этой Лифляндии? Нечто за судьбу епископств тамошних беспокоится?
– Про то не ведаю… – развел руками Даниил. – Отродясь его в этой глуши ничто не привлекало. Может, Лешка просто замириться с тобой желает? Сказывают, ты на него обиду таишь. Оступился он когда-то, слаб волей оказался. Государь простил, а ты не хочешь.
– Ливония-то тут при чем?
– Ни при чем, княже. Он тебе отступного даст, а ты обиды забудешь. К чему на Руси грызня меж преданными слугами царскими?
Похоже, Даниил даже не подозревал, что последние события были связаны с ливонским посольством и обманом, задуманным комтуром Кетлером. Значит, его решили использовать «втемную», просто как общего для двух сторон друга, через которого можно передать мирное предложение. Плату предлагали за отказ князя Сакульского лезть в ливонские дела, и только за это. Хотя, если согласиться – Адашев и его сообщники наверняка перестанут считать Зверева своим врагом. Что за враг, которого можно купить, с которым легко договориться? Причем это будет мир с царским писцом, начальником государевой канцелярии. С тем, кто выписывает приглашения, пропуска, кто всегда может напомнить царю о твоем существовании, предложить на доходную должность.
Соблазнительно…
Взамен от него хотят отказа от планов рассорить государя и Ливонский орден. А значит: поместья останутся в прежней цене, людям не добавится безопасности, государь будет опорочен, попавшись на простую, даже глупую уловку.
Россия так и не добудет Прибалтику, не сможет получить выход к Балтийскому морю.
Не слишком ли много ради дружбы с предателем и пары горстей серебра?
– Нет, друг мой, – покачал головой Зверев. – Мечты и интересы не продаются. Пусть брат твой честно делает свое дело, а я стану исполнять свое.
– Это славно, коли каждый за совесть службу несет! – воскликнул Адашев. – Так давай выпьем за это, друже! Чтобы никогда меж русскими ссор не случалось, а весь гнев их лишь на врагов земли нашей обращался!
– Давай! – согласился Зверев и стукнул своим кубком по краешку его бокала.
– И за дружбу выпьем!
– Не-ет, боярин. За дружбу отдельно!
Выясняли, за что и сколько пить, они до глубокой ночи. Были бы дома – до утра бы решали, а то и еще пару дней. Но хозяин двора ушел спать, заперев кухню, погреб, кладовку, и на очередной призыв веселых друзей служка не смог найти больше ни капли вина. Решили устраиваться на ночь. Князь уложил боярина рядом с собой – а утром обнаружил, что его уже нет. То ли проснулся раньше, то ли вечером на свежий воздух потянуло.
– Хороший мужик – боярин Даниил Федорович, – подвел итог Андрей. – Жалко, в семье не без урода.
Оставшись без холопов, опять отправленных делиться в слободе вестями про ливонских послов, князья до вечера дрались на саблях – не насмерть, конечно, а для тренировки, запивая развлечение хмельным пивом. Зверев думал, что старику придется сделать скидку на возраст – но тот оказался опытным воякой и слабость руки с лихвой компенсировал сложными фехтовальными приемами. Только уворачиваться успевай.
Ночью же, запершись в светелке, Андрей опять прошел врата крови, чтобы глянуть на мир глазами комтура и выяснить, что случилось с ним за последние дни.
Время оказалось потрачено напрасно: посольский обоз еще не добрался до Москвы.
Следующий день прошел в игре с ножами и кистенями – чем еще заниматься, коли дел никаких не намечается? После обеда Зверев показал Юрию Семеновичу, как сподручнее действовать бердышом. Тот немного побаловался, но стараться не стал. Изобретение Андрея ему не понравилось – рука за долгие годы срослась с саблей.
В сумерки на постоялом дворе стали собираться веселые хмельные холопы – полученные деньги они явно использовали по назначению. Пахом велел хозяину накрывать стол в трапезной, потчевать нагулявшуюся свиту. Князья же поднялись к Друцкому – перекусить за отдельным столом. Но едва они помолились и собрались разделывать запеченную в тесте цаплю, как в дверь постучали, просунулся незнакомый смерд:
– Прощения просим, бояре. Не здесь ли князь Сакульский ночевать изволит?
– Нет, не здесь, – отодвинулся Андрей. – А что у тебя к нему за нужда.
– Боярин Кошкин Иван Юрьевич прибыл, срочно к себе зовет. Надобность у него какая-то. Здесь рядом, через двор всего.
– Странно… – поднялся Зверев. – Извини, княже. Коли дьяк сюда примчался, приказ бросил, значит, случилось что-то серьезное.
– Я провожу, княже, – подобострастно поклонился слуга.
– Жди здесь… – Андрей буквально на секунду заскочил в свою светлицу, накинул поверх ферязи стеганый, подбитый енотом налатник, на голову поверх тафьи насадил треух, опоясался, вышел в коридор: – Показывай дорогу.
На улице было черно – ни зги не видно. Возможно, свет из маленьких окошек постоялого двора и позволял кому-то что-то различить. Но для этого глаза должны были хорошо привыкнуть к темноте – а Андрей после яркого трехрожкового канделябра практически ослеп.
– Постой, ты где? – окликнул он ушедшего вперед проводника. – Проклятье! Подожди немного…
Остановившись и закрыв ладонями лицо, он быстро прочитал заговор на кошачий глаз, опустил руки. День не наступил, но мир вокруг выпучился из беспросветной мглы, став хотя бы серым. Сараи, столбы, ворота, копешку сена возле конюшни, ворота он различал. А вот смерда – почему-то нет.
– На улицу, что ли, двинул? – Андрей ускорил шаг, толкнул калитку, вышел на середину накатанной до зеркального блеска улицы: – Эй, человек, ты где?!
– Это он… Он… – докатился шепот до его обостренного заклинанием слуха.
От забора напротив отделились две фигуры, еще пара появилась справа, скрипнул снег за спиной: кто-то отрезал его от калитки.
– Да где же ты, провожатый? – не так уверенно переспросил князь, двинулся вперед, к парочке, в которой каждый был выше его почти на голову. Ладони крест-накрест легли на рукояти ножа и сабли. – Отзовись!
– Я здесь, – глумливо хохотнул ближайший «прохожий», послышался шелест стали. Андрей качнулся вправо, пропуская мимо вполне ожидаемый удар, рванул оружие, первым же стремительным движением скрещивая его, словно ножницы, на горле убийцы. В лицо ударили брызги, пахнуло влажным теплом. Второй тать ударил чуть запоздало, но сильно. Князь повернулся боком, инстинктивно втягивая живот. Сабля его оказалась слишком высоко, и чтобы закрыться, и чтобы ударить, а вот косарь – как раз за спиной противника. Зверев со всех сил пырнул врага под лопатку, мысленно молясь, чтобы на том не оказалось кольчуги, крутанулся, прыгнул навстречу остальным душегубам. Они уже соединились – трое на одного, – и Андрей резко присел, посылая правую ногу вперед. Натоптанный снег оказался скользким, он упал на спину – но ногой попал по ступне левого убийцы. Тот рухнул вперед – осталось только подставить ему косарь под подбородок. Не вставая, князь рубанул ближайшего врага по голени, откатился, попытался встать – тут на него напрыгнул последний тать, ударил ножом в шею, но в темноте чуть скосил с ударом и, попав по свисающему краю треуха, сорвал его с головы. Андрей снова опрокинулся, ударился головой о ворота.
– Н-на! – В этот раз нож был нацелен в глаз, но его удалось отвести саблей. Послышался шелестящий посвист, князь поспешил соскользнуть пониже. Грузик кистеня с грохотом врезался в забор, тать отдернул оружие, замахнулся снова. Андрей, извернувшись набок, резко рубанул навстречу саблей. Сталь и запястье убийцы соприкоснулись – и кистень, разбрасывая из застрявшего в петле обрубка капли крови, отлетел в сторону.
