лепрекона, – на ярмарке добровольной пожарной дружины в Вассатиге. Но сказать, когда это было, он не мог.
Карлик поднес шприц к свету, постучал по нему, чтобы выпустить пузырьки воздуха, наклонился и аккуратно, словно дипломированная медсестра, взял Дойла за запястье.
– Ты не поможешь мне, приятель? – сказал он напарнику, протягивая ему резиновый жгут, чтобы перетянуть руку.
Но тот подошел и отпихнул коротышку в сторону.
– Погоди минуту, – сказал он мягко. – Слишком ты любишь это дело.
Он с силой похлопал Дойла по щекам, потом еще сильнее, вытащил его руку из руки карлика и отпустил. Рука безвольно упала. Дойлу удавалось не двигаться и не дышать, при этом ему почему-то представлялись останки полковника Броуди Диеринга, лежавшие в темноте под плитой, где все черное и ржаво-красное. Мучитель отступил, забрал у карлика шприц, вылил его содержимое и положил обратно в чемоданчик.
– Мы же не хотим убить мистера Дойла, – спокойно сказал он. – Нет, пока Старый Фрукт не вернется из Филадельфии и не прикажет нам.
Дойл слушал вкрадчивый голос, сквозь ресницы смотрел, как свет переливается в его прилизанных черных волосах, и мысленно вернулся в ту ночь у причала Токуонк, вспомнил кольт «уитниуилл-уокер», выстреливающий, как пушка, и вежливого ирландца с поднятыми руками, старающегося не показывать страх.
– Просто не хочется, чтобы он снова вопил, – раздраженно сказал карлик. – Там гости прибывают, Фини. Оставь хотя бы раз свою долбаную самоуверенность и послушай меня.
Вежливый ирландец по имени Фини выбросил вперед руку и спокойно ударил карлика в челюсть. Глухой звук удара отдался эхом в цементных стенах.
– Кончай выступать, ты, гнусный маломерок, – сказал он своим мягким голосом.
– За это я когда-нибудь тебя прикончу, – зашипел карлик, изображая угрозу и вытирая струйку крови с подбородка дрожащей рукой.
– Однажды я сам себя убью, – засмеялся Фини.
Они вышли, дверь захлопнулась, свет погас, и Дойл снова оказался в темноте.
Он немного полежал, прислушиваясь к собственному дыханию, и почти отправился назад, в то ужасное место, где муравьи кусали его пальцы, но что-то на низком потолке, что-то, что он разглядел при свете, заставило его подняться. Сначала он встал на четвереньки, потом выпрямился. Перед ним кружилась темнота, полная искр и огней, похожих на созвездия, вращающиеся вокруг полюса мира. Он потянулся к потолку и нащупал то, что искал: выход противопожарной системы с аккуратными термочувствительными датчиками, утыкавшими насадку, как реснички экзотического цветка.
Держась за трубу, чтобы не свалиться, Дойл залез в глубокий карман дядиных штанов и нашел там спичечный коробок. Он потряс коробок и услышал слабое бряканье – там осталась всего пара спичек. Чиркнул одной, поднес к датчикам, но она зашипела и погасла. Опять темнота. Он чиркнул второй и на этот раз зажег сам коробок и поднес его к датчикам. Вскоре откуда-то сверху послышалось бульканье, жужжание и громкий вой сирены. Через мгновение ему за шиворот брызнула струя холодной воды и в маленькой комнатке начался сильный ливень.
Дойл отскочил к стене, встал около двери и начал кричать. Вскоре он услышал громкую ругань и звон ключей, но на этот раз, когда дверь распахнулась, он был наготове. Он прыгнул вперед, вполоборота, – это был старый футбольный прием – и попал карлику плечом прямо в грудь. Коротышка вскрикнул от боли и с глухим звуком упал, Дойл, весь мокрый, скользнул мимо него по мокрому бетону и начал пробираться по длинному, низкому, похожему на склад подвалу, заставленному до потолка ящиками с «Королевской синей колой». Фини, явно не в духе, бежал навстречу ему по узкому проходу между ящиками, держа в руке полуавтоматический пистолет.
Дойл свернул в соседний проход, налетел на стену ящиков, которые подались от толчка, словно внутри был один воздух, и побежал к дальнему концу коридора, где заметил бетонные ступени, ведущие к металлической двери. Он взлетел по ним, сунулся в дверь и оказался в просторной, сверкающей кафелем кухне, где толстый человек в поварском колпаке что-то размешивал в кастрюле на искрившейся хромом и начищенным алюминием плите. Повар уставился на него.
С одежды Дойла капала вода, он выхватил острый японский нож для рубки мяса из подставки и помахал им, как ему показалось, достаточно угрожающе.
– Где выход? – наконец выдавил он с болезненным хрипом.
Повар указал на качающуюся дверь в конце кухни. Дойл бросил нож и прошлепал через дверь в столовую, где обнаружил огромный стол, накрытый белой скатертью, с посудой, хрусталем и салфетками, сложенными в виде маленьких лебедей. Потом он услышал крики с кухни и выбежал из столовой в зал для гостей, такой большой, что там разместилась бы даже армия. В воздухе порхали мелодичные трели чего-то милого, классического, исполняемою на прекрасно настроенном рояле.
В дальнем конце зала в веерообразное окно над массивной входной дверью проникал серый свет внешнего мира. Дойл побежал на этот свет, но тут фортепианная музыка внезапно прекратилась, и он услышал, как чей-то голос зовет его по имени. Знакомый голос. Он обернулся и в смежной комнате слева, заполненной коврами и люстрами, увидел Брекен, привставшую со скамьи у рояля.
– Тимми! – снова сказала Брекен, ее голос звучал растерянно.
Она побледнела и схватилась рукой за шею, довольно мило, как показалось Дойлу. На ней было черное вечернее платье с открытыми плечами, в ушах и на запястьях сверкали бриллианты.
Дойл заморгал и вдруг почувствовал себя усталым, и ему подумалось: как было бы чудесно склонить голову ей на грудь и забыться на пару часов. Потом ниоткуда возник здоровяк в прозрачном дождевике поверх черной кожаной куртки и ударил Дойла в горло клеенчато-кожаным локтем.
Падая и хватая ртом воздух, Дойл услышал вопли Брекен. Иисус, вспомнил он. Этого человека зовут Иисус. Рухнув на пол, Дойл громко вскричал: «Иисус!» – словно молясь о забвении. Затем снова наступила темнота, в которой его поджидали муравьи.
15
Вторая комната сильно отличалась от первой. Она была обставлена дорогой кожаной мебелью, в углу помещался громоздкий секретер из красного дерева, набитый большими книгами в кожаных переплетах. На стенах висели полотна девятнадцатого века со сценами охоты и вставленные в красивые рамки копии «Тюрем» Пиранези.[137] Деревянные жалюзи на высоких окнах были опущены только до половины, позволяя сгущающимся синим сумеркам проникать внутрь. Дойл обнаружил, что лежит на кожаном диване, украшенном складками и пуговицами, на руках и ногах у него – стальные браслеты. Его одежда была сырой и холодной, голова болела, горло жгло в том месте, куда попал локтем Иисус, но муравьев не было. Он попытался достать ногами до пола и почувствовал, как цепь натянулась и наручники врезались в кожу лодыжек. Во рту был такой привкус, словно туда что-то заползло и сдохло. Потом, непонятно зачем, он с усилием повернул голову к секретеру и попытался прочесть названия книг, но перед глазами все плыло, и он отвернулся.
– Ты не сможешь их прочитать, – сказала Брекен. – Они фальшивые. Там пустота. Думаю, внутри оружие или выпивка.
Дойл, превозмогая боль, повернул голову в сторону Брекен, которая, как оказалось, сидела в клубном кресле напротив дивана, вытянув босые ноги на пуфике. Ее черное платье собралось у колен, из зажатой между пальцев сигареты к потолку поднимались колечки дыма. Вскоре он снова почувствовал, как воображаемые муравьи кусают его под мокрой одеждой, скривился и закрыл глаза.
– Что? – нахмурившись, спросила Брекен.
– Ничего. – Голосовые связки Дойла были словно оцарапаны. Он поднял скованные руки. – Ты должна снять их с меня.
Брекен отвернулась.
– Я не могу, – сказала она сумеркам за жалюзи.
– Почему?
– Просто не могу. Кроме того, у меня нет ключей.
– У кого тогда они есть? – спросил Дойл, повышая тон.
– Ой, заткнись, – сказала Брекен и с внезапной злостью раздавила сигарету в пепельнице, стоявшей на
