«зута»;[145] бледно-желтый спортивный пиджак с чересчур широкими лацканами, бежевые носки с нарисованными на лодыжках часами и сандалии.
Одевшись таким образом, Джек не спеша дошел до ближайшей табачной лавки, купил три кубинские сигары, по семьдесят пять центов каждая, и сел в первый попавшийся красный трамвай, который повез его вдоль побережья в Сайта-Монику. Там он спрыгнул и направился к «Дону Бичкомберу» – вытянутому, открытому бару из бамбука, досок и тростника, стоящему на сваях в песке. Он однажды прочитал об этом месте в журнале о кино – Мирна Лой посещала «Дона», припомнил Джек, и Кароль Ломбард. Здесь также видели Рональда Колмана и Джека Бенни. Конечно, это было давным-давно, в другом мире, до войны. Теперь Кароль Ломбард нет в живых, а Мирна Лой живет в Нью-Йорке.
Джек сел за один из круглых бамбуковых столиков в патио, закурил одну из своих сигар и попросил принести коктейль, не важно какой. Филиппинский официант рекомендовал «Атомную бомбу», сейчас, мол, со скидкой, и Джек кивнул: давай. Теперь перед ним стояла еще одна трудная задача – найти женщину. Не просто женщину на одну ночь, а такую, чтобы с ней прожить остаток жизни.
Джек был среди последних морских пехотинцев, получивших увольнительную с тихоокеанской службы, – миллион мужчин пришли домой перед ним, – и теперь он волновался, что всех женщин разобрали. Но когда палящие лучи калифорнийского солнца смягчились и оно стало клониться к морю, сумерки выманили женщин из контор, оторвали от стеклянных прилавков магазинов. Они сели в красные трамваи и поехали на пляж, и вот они уже идут к берегу по узкому настилу из досок. Вскоре на небе разлилась приятная тускнеющая синева, над океаном зажглись прекрасные бледные звезды, и бар начал заполняться женщинами. Таинственной музыкой звенели браслеты на загорелых запястьях, на влажных кончиках сигарет алели следы губной помады.
По сигналу Джека в патио появился филиппинский официант.
– Дайте мне еще один, – сказал Джек, указывая на пустой стакан.
Филиппинец помотал головой.
– Дон говорит, только три «Атомные бомбы» на человека, из-за того, что они слишком крепкие, – сказал он. – Вы выпили уже четыре. Может, холодного пива?
– Что это за нелепый бар такой? – спросил Джек и, немного помолчав, добавил: – Откуда ты, мальчик?
– Из Манилы, – ответил официант.
– Я был в Маниле, знаешь ли. В сорок первом, с Макартуром. – Это была ложь. – Я был на Коррегидоре, Баатане и Палау тоже. – Это не было ложью.
– Как и все остальные. – Филиппинский официант завращал глазами: за прошлый год миллион солдат зашли в этот бар, и каждый из них хотел выпить сверх нормы.
Джек увидел, что патриотической тактикой ничего не добьешься, а для драки он недостаточно выпил.
– Ладно, – сказал он, – все, что угодно, кроме пива. Я его достаточно напился на службе.
Официант ушел и вскоре вернулся, держа на подносе высокий стакан с плавающими фруктами и бумажными зонтиками. Он сообщил, что этот коктейль называется «Суматра кула», он легкий и освежающий. Попробовав, Джек обнаружил, что он не более легкий и освежающий, чем «Атомная бомба». На самом деле все коктейли в «Доне» были, на его вкус, одинаковыми – крепкая смесь рома и фруктов, только фрукты слегка менялись от напитка к напитку. Но чем еще можно занять себя, кроме выпивки, пока наблюдаешь, как из города выходят женщины. Некоторые парами, некоторые небольшими болтливыми группами, некоторые с мужчинами, все еще одетыми в форму. Несколько женщин были сами по себе, ярко накрашенные, с хитрыми глазами, очевидно в поисках добычи. Блондинки, брюнетки, рыжие, худые, толстые, нормальные. Женщины, которые знали, что им нужно, и собирались этого добиться; женщины, которые не знали, что им нужно, но тем не менее собирались этого добиться; женщины, которые вообще ничего не хотели, но собирались добиться того же, что и остальные.
Джек смотрел на них и был совершенно уверен, хотя не мог толком объяснить почему, что в этот вечер в этом баре он встретит женщину, на которой женится.
Небо потемнело и заволокло туманом, яркие звезды вдруг потускнели. Над баром включились цветные фонарики с полинезийскими божками, несколько белых яхт бросили якорь в волнах за причалом, слабо отсвечивающим в темноте. Джек заметил плакат, висящий над дверью в мужской туалет: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, ГЕРОИ», и подумал: ведь некоторые умники полагают, что это смешно.
Через несколько минут появился серьезный коротышка гаваец с маленькой гитарой и полудюжиной цветочных гирлянд на шее, присел тут же, в патио, на пару ящиков из-под мыла и под гитару спел несколько милых гавайских песенок – «Мана Лоа Леди», «Зовущий странника домой», «Королева Махайе», – но никто не обратил на него внимания. Тогда он забрал гитару и ушел. После этого китайский бармен вставил пластинку в граммофон за стойкой. Заиграли «Сансет Ройял Энтертейнерс» – старая негритянская группа, на выступлении которой Джек побывал однажды, еще до войны, в театре «Альгамбра» в Балтиморе. Музыка была плавной, проникновенной и почему-то вызывала воспоминания о контрабандном джине, личных прицепных вагонах и поездках на рыбалку с нетрезвыми, играющими по-крупному господами – об Америке, которая исчезла навсегда.
Джек закрыл глаза, слушая музыку в предвкушении приятной ностальгии, но вместо этого его охватила волна тошноты, такая же отвратительная, как таблетки атабрина, которые давали в джунглях от малярии. Он снова увидел высадку на Тараву, залитый кровью пляж, мертвые тела его товарищей, расплывающиеся на жаре, кошмарный огонь зенитной артиллерии, взрывающийся в ночном небе над безымянной лагуной, заполненной телами, криками раненых и вездесущим, как пот, страхом перед японцами где-то там, в темноте. Потом он открыл глаза и увидел ее. Она поднималась по ступеням в патио со свежеиспеченным лейтенантиком в нелепой летней форме, белых ботинках, белой шляпе, во всем белом, словно у молочника. Скорее всего он был новеньким в какой-нибудь программе V-12[146] и был разочарован, что война закончилась до того, как он смог в ней поучаствовать, словно не будет следующей войны, потом еще одной, и так до конца времен. Лейтенантик подвел женщину к столику в углу возле бамбукового ограждения и пошел к бару за напитками. Джек откровенно пялился на нее, она заметила, что он смотрит, на мгновение встретилась с ним глазами и отвернулась.
Она была высокой, хорошо сложенной, с длинными загорелыми ногами. Ее светло-русые волосы были убраны в высокую сложную прическу. На ней было явно дорогое платье в горошек и прекрасно подходившие к нему двухцветные туфли-лодочки. На голове пристроилась миленькая синяя шляпка, над левой грудью склонялась сочная орхидея. У нее были зеленые живые глаза, недавно припудренная кожа казалась прохладной на ошупь. Джек не мог на нее насмотреться. Ему понравилось, как она палец за пальцем стянула перчатки, прикурила сигарету, а потом выбросила спичку, очень медленно, словно у нее на это было сколько угодно времени. Она беспокойно ежилась под пристальным, изучающим взглядом Джека – то положит ногу на ногу, то уберет, – и Джек услышал слабое мелодичное позвякивание, которое заставило его затаить дыхание: там, вокруг ее лодыжки, обвивалась тонкая элегантная цепочка с качающейся подвеской.
С тяжело стучащим сердцем Джек поднялся и пошел через толпу к бару, туда, где в давке у ограждения наивный лейтенантик все еще ждал напитки. Джек крепко сжал его локоть.
– Я могу поговорить с вами, лейтенант? – сказал Джек. – Это важно.
Удивленный лейтенант повернулся к нему.
– Я жду напитки, – сказал он слегка высоким, как у женщины голосом. – И вообще-то, мы разве знакомы, мистер?
– Сержант морской пехоты Джек Дойл, сэр, в отставке с четырнадцати ноль-ноль сего дня.
– Ладно, сержант, в чем дело? – сказал лейтенант недавно освоенным тоном превосходства.
– Это кое-что… – колебался Джек, – …насчет войны.
Джек завел лейтенанта в подворотню, к мусорным бакам позади бара, и там без предупреждения повернулся и сильно ударил его в живот, швырнув испуганного парня к стене и лишив его на время способности шевелиться. Белая фуражка лейтенанта отлетела в мусор, валяющийся у баков. Джек прижал его к стене, упершись локтем в горло.
– Мне действительно жаль, что так вышло, сынок, – сказал Джек сквозь зубы, – но девушка, с которой ты пришел… я собираюсь на ней жениться. Не думаю, что она тебе это сообщила, не так ли?
