Сам Прутков тоже учился у многих и многих. Он перенял у некоторых людей, пользовавшихся успехом, самодовольство, самоуверенность, даже, извините, наглость, и считал каждую свою мысль истиной, достойной оглашения. Он считал себя сановником в области мысли. И это понятно. Он был сановником в жизни — директором Пробирной Палатки в системе министерства финансов.
Его издатели и друзья уверяли, что, «будучи умственно ограниченным, он давал советы мудрости; не будучи поэтом, он писал стихи и драматические сочинения; полагая быть историком, оп рассказывал анекдоты; не имея образования, хоть бы малейшего понимания потребностей отечества, оп сочинял для него проекты управления».
Прошел век, и стала очевидной некоторая поспешность их оценок. Да, он был «сыном своего времени, отличавшегося самоуверенностью и неуважением препятствий». Но давно, очень давно стали замечать, что он, как говорят в народе, «дурак-дурак, а умный». Поэт не поэт, а писал стихи так — дай боже всякому. Не историк, а в исторических анекдотах у него больше от духа и языка эпохи, чем в иных увесистых томах. Образования не имел, а в своих проектах был прозорлив…
К. П. Прутков очень любил славу. Он печатно сознавался, что «хочет славы», что «слава тешит человека». Но подлинного признания он добился лишь в наши дни. Его творчество тщательно изучается. Исследователи разыскивают в архивах его неопубликованные произведения. Его творчеству посвящено несколько монографий и множество статей [68].
Редко делались попытки определить сущность и приметы русского юмора. Юмор вообще с трудом поддается исследованию. Козьма Прутков — одно из воплощений нашего национального юмора. Он настолько своеобразен, так крепко привязан реалиями к родной земле, что при переводе его на другие языки встают порой неодолимые трудности.
Когда-то Козьма Прутков был еще смешнее. Да, время стерло во многом его злободневность, но остались тонкости языка, высшая культура его, приобретаемая не учением, а рождением в русской среде и крещением в купели русской языковой стихии.
Трудно всерьез «разбирать» образ Пруткова. Смешное исчезает тотчас, как над ним нависает перо исследователя. Такова его биография, таковы его произведения…
Козьма Петрович Прутков родился в начале XIX века. День рождения известен — 11 апреля. Год рождения его еще точно не установлен, как и многих других исторических личностей. Например, Аввакума, Суворова, Грибоедова… Один из его биографов называет 1803-й, другой — 1801 год.
Он появился на свет в деревне Тентелевой Сольвычегодского уезда, входившего в то время в Вологодскую губернию, и происходил из незнатного, но весьма замечательного дворянского рода. Дед его, отставной премьер-майор и кавалер Федот Кузьмич Прутков, оставил потомству знаменитые «Гисторические материалы», которые, при всей их старомодности и неуклюжести слога, обладают несомненными достоинствами, содержат глубокие и остроумные мысли. Будучи уже зрелым литератором, Козьма Прутков опубликовал записки деда, обработав их с подлинной научной добросовестностью — проделав большую текстологическую работу, удостоверив атрибуцию «материалов» и установив дату их написания. И уже благодаря одной этой публикации никогда не будут преданы забвению имена таких героев, как Александр Македонский, философ Декарт, писатель Иван Яков де Руссо и английский министр Кучерстон.
Великий русский писатель Ф. М. Достоевский в своих «Зимних заметках о летних впечатлениях» восторженно приветствовал публикацию К. П. Пруткова, отметив его «непостижимую скромность» и с негодованием отвергнув измышления о том, «что это надувание, вздор, что никогда такого деда и на свете не было».
Причастен к литературе был и Петр Федотыч Прутков, отец писателя, создавший оперетту «Черепослов, сиречь Френолог», веселость, живость, острота и соль которой, по словам Козьмы Пруткова, одобрены были такими крупными поэтами, как Державин, Херасков, Шишков, Дмитриев и Хмельницкий, а Сумароков даже составил на нее эпиграмму.
И становится попятной та неодолимая страсть к сочинительству, отличавшая Козьму Пруткова до конца дней его. Теперь бы мы сказали: наследственность, гены, молекулы. Сам он выражался проще: «Отыщи всему начало и многое поймешь».
При крещении будущую знаменитость нарекли Кузьмой, но впоследствии сам он переименовал себя в Козьму и даже в Косьму, чем подтвердил еще один собственный афоризм о том, что «всякая вещь есть форма проявления беспредельного разнообразия».
Образование Козьма Петрович получил домашнее, освоив науки с помощью приходского священника Иоанна Пролептова. Отметим, что по упражнению на счетах Кузьма получил у своего учителя отметку «смело-отчетливо», а по русской словесности — «назидательно, препохваянно». Именно это предрекало успех Пруткова на избранных им впоследствии поприщах. Тому же способствовала и строгость родителей. Отец его был суров, да и мать частенько прикладывала тяжелую ладонь к мягким частям Кузькиного тела, внушая сыну: «Единожды солгавши, кто тебе поверит», и эта истина запечатлелась в юном мозгу навсегда. Кузькина мать была справедливой, но строгой женщиной, и в этом последнем ее достоинстве следует, очевидно, искать корни столь распространенного русского выражения, непереводимого на иностранные языки.
Изучая афоризмы Козьмы Пруткова, мы находим в них отражение некоторых событий его жизненного пути. «Если хочешь быть красивым, поступи в гусары», — писал он, и это обстоятельство, возможно, побудило его начать службу юнкером в одном из лучших гусарских полков. Однако уже через года три он оставил службу, увидев во сие голого бригадного генерала в эполетах. Сон этот оказал большое влияние на всю жизнь Козьмы Пруткова и послужил объектом пристального внимания многих исследователей жизни и творчества поэта, в том числе и зарубежных [Barbara H. Monter. Koz'ma Prutkov, The Art of Parody. The Hague — Paris, 1972, p. 53.].
Тотчас после отставки, последовавшей в 1823 году, К. П. Прутков определился на службу по министерству финансов, в Пробирную Палатку, и оставался в ней до смерти. Как известно, начальство отличало и награждало его. «Здесь, — писали его первые биографы, — в этой Палатке, он удостоился получить все гражданские чины, до действительного статского советника включительно, а потом и орден св. Станислава 1-й степени…»
Всего этого К. П. Прутков добился без особой протекции, руководствуясь принципом, что «усердие все превозмогает». Впоследствии он писал: «Мой ум и несомненные дарования, подкрепляемые беспредельною благонамеренностью, составляли мою протекцию».
Благонамеренность его, а также литературный талант особенно ценились тайным советником Рябовым, давно принявшим Пруткова под свое покровительство и сильно содействовавшим, чтобы открывшаяся в 1841 году вакансия начальника Пробирной Палатки досталась ему. Этому благоволению не следует удивляться, так как музы не были чужды даже высшим чиновникам того времени. Достаточно вспомнить поэта Владимира Григорьевича Бенедиктова, который имел такой же шумный успех в литературе, как и впоследствии Козьма Петрович Прутков. Бенедиктов тоже служил в министерстве финансов и тоже благодаря усердию, аккуратности, памяти на цифры и верности в счете сделал карьеру, достигнув чина действительного статского советника.
Все биографы отмечают безукоризненное управление К. П. Прутковым Пробирной Палаткой. Подчиненные любили, но боялись его. поскольку он был справедлив, но строг.
Козьма Петрович Прутков проживал вместе со всей своей многочисленной семьей в Петербурге в большой казенной восемнадцатикомнатиой квартире в доме № 28 на Казанской улице, что берет свое начало от Невского проспекта у Казанского собора. Именно там и находилась всегда Пробирная Палатка Горного департамента министерства финансов [69].
Пробирное дело было заведено в России еще в допетровскую эпоху. Но настоящие пробы (определение примесей в драгоценных металлах и нанесение специальных знаков на изделия из них) были введены указом Петра I от 13 февраля 1700 года. За наложение клейм взималась пробирная пошлина. Этим-то, а также пробирным надзором и занималась Пробирная Палатка. В этой связи небезынтересно было бы-отметить, что прямым предшественником К. П. Пруткова в пробирном деле был Архимед.
Как повествует легенда, сиракузский царь Гиерон, подозревая золотых дел мастера в том, что тот из корыстных видов подмешал в изготовленную золотую корону серебра, поручил своему родственнику
