особо извращенные, клинические формы. Поскольку шеф из принципиальных соображений никогда не повышал голос и не употреблял привычных для русского человека выражений, то говорить ему приходилось как бы сквозь зубы, в буквальном смысле «фильтруя базар». По оперативным данным, такие удивительные скачки настроения шефу обеспечивала его боевая подруга. За выходные она умудрялась доводить нашего, в общем-то, незлобливого начальника до состояния тихого бешенства, и он являлся на службу, полный смертоносного административного яда. Поскольку у хорошего хозяина ничего не должно пропадать попусту, полковник Захаров по понедельникам проводил постановку задачи на неделю. От утренней сексуальной оргии, так же как от неизбежной зимней эпидемии гриппа, спасения не было.
В то утро обсуждали итоги прошедшей сессии и задачи на очередной семестр. Как всегда, итоги были неутешительными, собственно, никто этому и не удивлялся. Уникальность взглядов шефа на учебный процесс заключалась в том, что преобладание в ведомостях «пятерок» означало низкую требовательность преподавателей, «четверок» — их равнодушие к результатам экзаменов, а обилие «троек» и «двоек» — низкое качество проведения занятий. Какими должны быть результаты сессии, не знал никто. Совещание нужно было просто пересидеть, желательно, не высовываясь из амбразуры. Шеф нудно долдонил про «вопиющее снижение среднего балла на 8 процентов», в кабинете, пропахшем застарелым табачным дымом и пылью, томились преподаватели, исподтишка поглядывая на часы, а за окном, на воле, с наслаждением дрались вороны.
Внезапно загрохотал телефон. Шеф недовольно снял трубку и тут же отодвинул ее от уха — мы отчетливо услышали всхлипы и рыдания.
— Что-что? Когда? Да, позавчера был на занятиях, нет, не звонил, не появлялся… Хорошо, понял, примем меры.
Начальник аккуратно положил трубку, искурил в две затяжки сигарету, и, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес:
— Так, товарищи офицеры, пропал Гаврилыч, только что звонила его жена. Он уже двое суток не ночевал дома.
Теперь самое время рассказать, кто такой Гаврилыч.
Гаврилыч работал в нашей конторе полковником. Он давно разменял второй полтинник и который год уже готовился с тихим, счастливым вздохом уставшего человека отойти на дембель. От совершения этого мужественного поступка Гаврилыча удерживала полковничья зарплата и многолетняя привычка к пьянке «под разговор». Культуре употребления он уделял огромное внимание, считая мрачное, торопливое употребление первобытной дикостью.
— Единственная известная мне роскошь, — вещал эрудированный Гаврилыч, — это роскошь человеческого общения!
Пить с ним было сплошной мукой, потому что неистребимую болтливость Гаврилыч сочетал с чудовищно скверной дикцией. Когда-то он, решив сэкономить деньжат, отдал себя в руки военных стоматологов. Видимо, Гаврилыч тогда еще не был полковником, потому что военно-медицинские халтурщики, не боясь справедливого возмездия, поставили ему протез с зубами размера на два больше штатных. В силу этого ротовая полость Гаврилыча приобрела сходство с ковшом грейферного экскаватора. Периодически Гаврилыч терял контроль над своим жевательным аппаратом, и неожиданно посередине фразы со стальным лязгом захлопывал рот.
Гаврилыч читал угрюмую дисциплину под названием «Инженерно-авиационное обеспечение боевой подготовки частей и подразделений ВВС». Особыми методическими изысками аудиторию он не баловал: перед началом лекции вывешивал в аудитории гигантский плакат и в течение двух часов аккуратно зачитывал его содержание. За всю лекцию Гаврилыч умудрялся ни разу не изменить интонацию, иногда казалось, что он даже не дышит. Кассеты с записью лекций Гаврилыча о мерах безопасности при работе на авиационной технике или, скажем, о классификации профилактических работ, смело можно было продавать в магазинах эзотерических товаров, выдавая за бурятское горловое пение. Спаренной лекции Гаврилыча не мог выдержать никто.
Для того чтобы понять, как выглядел Гаврилыч, проведем мысленный эксперимент. Представим себе композитора Шаинского. Теперь нальем ему два стакана и наденем папаху. Сумели представить? Вот и замечательно, это и есть Гаврилыч. Кстати, перед окончанием рабочего дня он, в отличие от большинства офицеров, не переодевался в «гражданку», считая, что дешевле носить спецодежду.
Стали вспоминать, кто видел Гаврилыча в пятницу последним. Выяснилось, что после окончания трудовой недели он собирался посетить любимое пивное заведение на Таганке.
— Нужно немедленно туда поехать! — оживился непьющий шеф, — может, его кто-нибудь из официанток там видел!
— Не выйдет — обломал шефа секретарь партбюро, — там одни автоматы. А из официанток там только уборщица, и та внятно только одну фразу произносит: «Мужчина, дозвольте пену схлебнуть!»
— Да? А вы откуда знаете? — с брезгливым удивлением обернулся к нему шеф.
— Ну… — замялся партайгеноссе… рассказывали…
Самое интересное, что сказал он чистую правду: две недели назад мы всем педагогическим коллективом посещали это заведение, но парторг был уже настолько погружен в себя, что о своих подвигах узнал от нас назавтра.
— Лучше давайте попробуем в больницы позвонить, в морги… — попытался он перевести стрелку.
— Жена его уже все обзвонила — хмуро ответил шеф, — а вот куратору из КГБ позвонить придется, все-таки полковник пропал, двое суток — не шутки, попрошу потише!
После разговора с ГБ-шником настроение начальника кафедры достигло уровня абсолютного нуля. Казалось, от его замороженной физиономии, как от бака с жидким кислородом, отваливаются льдинки.
— Поступим так… — начал шеф, как вдруг опять зазвонил телефон.
— Слушаю, полковник Захаров…. Это вы?!! Вы где? Как не знаете? Да? Так… Квартира пустая… Ясно…. Да, да…. Постойте, а номер, номер на аппарате есть? С которого вы звоните! Да? Ну так наденьте очки! Жду!
Мы затаили дыхание.
— Хорошо, записал. Ничего не предпринимайте, ждите!
Шеф положил трубку, обвел нас диким взглядом и доложил:
— Это Гаврилыч. Говорит, проснулся в какой-то чужой квартире, как попал туда, не помнит, входная дверь заперта, хозяев нет, и формы его тоже нет! Придется опять в Комитет звонить… — вздохнул он.
Через полчаса на КГБ-шной «мыльнице» в компании троих сотрудников «конторы» мы ехали по адресу, вычисленному по телефонному номеру. Сотрудники были профессионально хмурыми, в одинаковых костюмах и чрезвычайно туго завязанных галстуках. Галстуки, впрочем, были разные.
Искомая квартира оказалась в новостройках, где-то в Текстильщиках. Поднялись наверх, один из ГБ-шников позвонил. За дверью завозились.
— Николай Гаврилович, это вы? — позвал шеф.
— Я, я-а-а-а! — завыло за дверью, — выпустите меня!
— Это он! — авторитетно подтвердил шеф. — А как же мы дверь откроем?
— Это как раз не проблема, товарищ полковник, — вежливо ответил один из чекистов и встряхнул «дипломатом» — откроем и закроем, дело нехитрое, но надо кого-то из ментов из отделения свидетелем взять, чтобы потом претензий не было.
Двое чекистов остались на лестнице, а мы с третьим поехали в отделение милиции.
Выслушав КГБ-шника дежурный по отделению милиции сказал:
— Без проблем, надо, так надо. Сейчас участкового вызовем, он с вами поедет, какой адрес?
Тот назвал адрес.
— Опаньки! Стаканчик красненького с вас, товарищи офицеры! — почему-то обрадовался дежурный и крикнул вглубь помещения:
— Малыченко! Приведи из обезьянника этого лже-Нерона!
Лязгнула дверь камеры, и здоровенный сержант вывел к нам тяжело похмельного мужичонку в расстегнутой полковничьей форме.
— Вот, вчера в пивнухе патруль забрал, — объяснил дежурный, наш постоянный клиент, только
