– Ш-ш-ш, – сказал Гален. – Слушай, ты так трясешься, что все швы разойдутся. Уймись.
Он был прав. Ее трясло.
«Прекрати. Не показывай слабости. Тем более перед Галеном».
– Я не трясусь.
– Трясешься, трясешься. Что вполне понятно. Ты плохо себя чувствуешь.
– Пошел ты к черту со своим пониманием.
– Ты думаешь, оно ему нужно? А ведь это одна из моих лучших черт. Теперь, когда мы установили, что насиловать тебя я не собираюсь, расстегни рубашку. Ты мне не покажешь ничего такого, чего бы я не видел в доме Доминика. Кроме того, учитывая твое прошлое, ты не должна быть такой застенчивой.
– Какое еще прошлое? Что ты можешь знать?
– Почему тебя так беспокоит этот вопрос?
– Я знаю себе цену и не желаю, чтобы про меня говорили всякую чушь.
– А кто возражает? – Гален всмотрелся в ее лицо. – Разве кто-то повел себя неуважительно? Что случилось с тобой в тюрьме?
– Только то, на что я сама пошла. Они хотели меня сломать. Не сумели. Не смогли.
– Ты слишком много говоришь. Это лихорадка. Пожалеешь, когда почувствуешь себя лучше. – Он сел рядом и расстегнул ее рубашку. – Только взгляну и уйду.
Она сидела, напряженно выпрямившись, и смотрела поверх его плеча в стену.
– На повязке не слишком много крови, учитывая, сколько тебе пришлось двигаться. Значит, швы держатся. Хотя я другого и не ждал. – Он снова застегнул ей рубашку. – Ты говорила, что была ранена раньше. Сколько раз?
– Тяжело? – Она вспоминала, несмотря на жаркий туман, обволакивающий ее. – Пулевое ранение в ногу, когда мне было двенадцать лет. Отец сказал, что все из-за моей неосторожности. Еще пуля попала в левое предплечье. Мне тогда было шестнадцать. К тому времени я уже многому научилась, так что моей вины тут не было. Была еще штыковая рана в бок, когда мне было двадцать. Эта четвертая.
Он сжал губы.
– Ну, разве не удобно иметь вехами в процессе взросления боевые ранения? Уверен, немногие женщины могут таким похвастать.
– А какие вехи были у тебя, Гален?
– Это уже лишнее. Лучше я принесу воды, чтобы запить таблетки.
– Я могу взять сама.
– Но тогда ты не сможешь получить удовольствия от моего за тобой ухаживания. – Он исчез в ванной и вернулся со стаканом воды. Открыл бутылочки с лекарствами и протянул ей таблетки. – Ну вот, все готово.
Она недовольно посмотрела на таблетки, но проглотила их и поставила стакан на столик.
Гален помедлил, прежде чем раздвинуть занавески и выйти.
– У тебя семь часов, чтобы поспать и побороть лихорадку. Ты же не захочешь, чтобы я в Сан- Франциско нес тебя по трапу на руках. Подумай только, как это будет унизительно.
– Меня сложно унизить. Я приму от тебя все, что должна принять.
Он некоторое время задумчиво смотрел на нее.
– Нет такого, чего бы ты не сделала для ребенка, верно?
– Верно.
– Мне почти что жаль Форбза. – Он не стал ждать ответа и вышел, задернув за собой занавеску.
Елена опустилась на подушку и глубоко вздохнула. Она чувствовала, что окончательно вымоталась, но не бьиа уверена, от чего устала больше – от высокой температуры или от Галена. Она сначала думала, что он такой же, как все наемники, которых ей доводилось знать раньше, но он оказался иным. Он был даже похож на человека. Странно, что он остановил ее, чтобы она не наговорила лишнего о себе, потому что понимал, что она будет стыдиться этой слабости позже. Она и стыдилась. Болтать не следовало. Температура, усталость, страх перед будущим, дрожь ужаса при воспоминании о прошлом… Ей следовало держать себя в руках.
Она отдохнет и наберется сил. Выбросит мысль о Галене из головы, побыстрее заснет и проснется бодрой и сильной, способной позаботиться о Барри. Она закрыла глаза и попробовала заснуть.
«Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я не увидела во сне Чавеза».
– Как там Елена? – спросил Доминик, когда Гален сел с ним рядом.
– Не в лучшей форме. – Гален взглянул на Барри, который крепко спал, укрытый одеялом. – Но не хочет в этом признаться. Мне кажется, что ей в последнее время досталось больше, чем она способна выдержать.
– Вы ошибаетесь. Она выдержит, – возразил Доминик. – Я не припомню такого, из чего она не сумела бы выбраться, а я знаю ее с десяти лет. – Он немного подумал. – Ну, однажды она едва не сорвалась, но все равно нашла выход.
– Что случилось?
Доминик улыбнулся:
