– Вы ее спросите.
– Куда там. Она с десяти лет была с бунтовщиками?
– Она носила записки из одной деревни в другую, когда была еще меньше. Отец стал ее тренировать чуть ли не сразу, как она научилась ходить.
– Мило.
– Как я уже говорил, он не был лучшим отцом в мире, но он обладал большим обаянием и был прекрасным солдатом. И хорошим учителем. Елена к двенадцати годам уже отлично владела приемами боевых искусств. Печально…
– Вы не могли этому помешать?
Он покачал головой:
– В их лагере я был гостем. Если бы я начал вмешиваться, повстанцы вышвырнули бы меня вон. Мне было трудно, но я научился приспосабливаться. Я не мог всегда поступать так, как хотел, но кое-что мне все-таки удавалось сделать. Я мог учить, утешать, выслушивать, а иногда и оказывать конкретную помощь.
– Например, Барри.
Доминик взглянул на спящего ребенка, и его лицо озарила улыбка.
– Барри доставлял мне особую радость. Я не мог дать Елене, когда она была ребенком, все, в чем она нуждалась, но я мог многое сделать для Барри. Я верю, что господь находит возможность помочь нам найти свой путь. Когда Елене понадобилось оставить с кем-то Барри, я понял, что нашел свой путь. – Он вопросительно поднял брови. – Вы задаете много вопросов. Почему?
– Я жутко любопытен.
– А Елена – загадочная женщина.
– Поскольку она попыталась убить меня в первую же минуту нашей встречи, мне трудно думать о ней, как о женщине.
– Тогда почему вы так рассердились, узнав, как воспитывал ее отец?
– Я не люблю, когда детей заставляют играть во взрослые игры.
– Как, например, вас?
Гален долго молчал.
– Пытаетесь что-то вызнать?
– Уж такой характер. И призвание. – Доминик, склонив голову, внимательно смотрел на Гале-на. – Вы – интересный человек и, возможно, значительно лучше, чем считаете сами.
Гален усмехнулся.
– Такого не может быть. Разве существует нечто большее, чем идеал. – Улыбка исчезла с его лица. – Доминик, я циничный и самовлюбленный сукин сын, погрязший во стольких грехах, что хватило бы на несколько жизней. Но это не значит, что во мне все плохо. Я просто ангел на фоне таких, как Чавез.
– Это можно сказать о большинстве людей.
– Вы не хотели бы спасти его душу? Такая возможность!
Доминик покачал головой:
– Мне трудно будет просить господа простить его после того, что он сделал с людьми, которых я любил. Наверное, поэтому я больше не священник.
– Но так вы кажетесь куда более человечным. – Гален пожал плечами. – Не желаете сыграть в шахматы, пока Барри спит и не нуждается в вашем внимании? Полет предстоит длинный, а мне быстро все надоедает.
– Я заметил, что вы несколько непоседливы. – Доминик улыбнулся. – Что вы делаете, чтобы с этим справиться?
Гален улыбнулся в ответ, что случалось крайне редко.
– Не хочу вас разочаровывать, поэтому не скажу. – Он расставил фигуры. – Я буду играть черными.
– Пора просыпаться.
Елена открыла глаза и увидела стоящего над ней Галена.
– Все в порядке. У нас еще час до посадки. Помощь нужна?
Она отрицательно покачала головой и с трудом села.
– Все нормально, – произнесла она.
– Чего захотела, нормально сейчас ничего быть не может, но получше, чем было. Ты же отключилась в одно мгновение. Сколько времени ты не спала? – спросил Гален.
– Не помню. Не имеет значения. Как Барри?
– Он тоже поспал пару часов. – Гален повернулся, чтобы уйти. – Если потребуется помощь в ванной, крикни. Кстати, Форбз хотел бы с тобой поговорить.
Она отбросила простыню.
– Я тоже хочу с ним поговорить.
