должен жить с таким бременем на душе.
Странно, но Марианне никогда не приходило в голову, что это терзающее ее душу воспоминание усиливалось чувством собственной вины.
— Я должна была что-то придумать!
— Что бы ты могла сделать против отряда солдат? Ты бы умерла, и Алекс бы умер — и твоя мать все равно умерла бы. Ты сделала единственное, что можно было сделать.
— Она не должна была умереть. Нужно было что-нибудь придумать!
— Ш-ш! — Он прижал ее лицо к своему. — Все уже в прошлом, и на тебе нет никакой вины. Поверь мне.
Она прерывисто вздохнула.
— Почему я должна тебе верить? Ты что — священник, дающий мне отпущение грехов?
— Священник? Боже правый, за эту неделю ты должна была бы убедиться, как мало я похож на священника! — Он хохотнул. — Но после того, как Грегор столько лет пытался выбить из меня мои пороки, я стал неплохо разбираться в чувстве раскаяния и вины. — Он прикоснулся губами к ее щеке. — Тебе — не в чем себя упрекнуть.
Если бы она могла поверить ему! Но все-таки на душе у нее стало немного легче. Может быть, в словах Джордана есть доля истины? Он умен и необыкновенно проницателен — и, как никто другой, знаком с бесчисленными проявлениями греховности.
— А теперь изволь засыпать — и я тоже засну. — Он поцеловал ее в висок. — Ты меня совершенно выжала: и физически, и эмоционально. Я никогда не думал, что сегодня от меня потребуется что-то сверх услуги жеребца. Ты никогда не перестанешь изумлять меня, Марианна.
А он никогда не перестанет изумлять ее, подумала она, закрывая глаза. Обольститель, негодяй, мужчина, сломивший ее волю и подчинивший себе ее тело. Но вот и сегодня он преподнес ей удивительный дар: он подарил ей веру в себя…
Марианна спала крепко, как измученное дитя.
За каким чертом его понесло к ней в постель? — удивлялся Джордан. Желание ласкать ее возникло внезапно, неожиданно, и он подчинился ему, как привык подчиняться своим желаниям. И все же это было странно. Обычно после момента близости Джордан предпочитал держаться на расстоянии. Почему же сейчас ему было настолько важно остаться рядом с Марианной, что он даже спорил с ней?
Джордан отодвинулся от нее, глядя в темноту.
После трех лет битва закончилась — и победа досталась ему. Конечно, ее результат был заранее предрешен и сомнений не вызывал. Он продуманно обольщал ее и был слишком опытен, чтобы невинное существо могло устоять. Она вынуждена была бороться не только с ним, но и с собой, так что ее неизбежное поражение было всего лишь вопросом времени.
Победа досталась ему. Так почему же он не испытывает удовлетворения?
Желание? Он захотел ее снова почти сразу же, как их тела расстались, но дело было не только в страсти.
Он глубоко вздохнул и заставил себя подняться с кровати. Это просто сказывается усталость, то нервное напряжение, которое не отпускало его всю неделю. Сейчас он вернется к себе в комнату, и с завтрашнего дня жизнь войдет в обычную колею. Он поймет, что его беспокойство — всего лишь временное помрачение рассудка. Теперь, когда его тело получило удовлетворение, ум, несомненно, прояснится и он сможет сосредоточиться на том, как убедить ее дать ему Джедалар.
Уже оказавшись у двери, он заметил, что в камине гаснут последние угли. Не будет вреда, если он положит в камин дров, чтобы она проснулась в тепле. Опустившись на колени, он разжег огонь, задумчиво глядя на язычки пламени, разгоравшегося все сильнее.
Прежде, стоило ему добиться женщины, он испытывал чувство торжества, которое почти сразу же сменялось первыми признаками скуки и недовольства. Сейчас он не испытывал ничего подобного и подсознательно боялся определить, что же именно ощущает.
Он оглянулся через плечо на женщину, спавшую в кровати.
Нет, не просто на женщину. На Марианну.
Он медленно поднялся на ноги и подошел поближе. Ее золотые волосы шелковым облаком разметались по подушке, губы были мягкими и ранимыми. Боже, ему это совсем не нужно! Ему только хотелось освободиться от страсти. Он хотел относиться к ней как к любимой женщине, которую можно получить — и отбросить. Он не подозревал, что попадется в ловушку, которой боялся больше всего.
Привязанность. Обладание. Зависимость.
10.
Марианна открыла глаза и увидела стоящего у окна обнаженного Джордана, который смотрел на предрассветное небо.
У нее перехватило дыхание! Невероятно! Потрясающе! Она никогда не думала, что мужское тело может быть столь прекрасным. Даже на картинах великих мастеров Возрождения она не встречала подобного совершенства. Скульптуры Микеланджело, считающиеся эталоном мужской красоты, всегда казались ей немного тяжеловесными. А стройное, подтянутое тело Джордана, сильное и в то же время изящное, было полно неизъяснимой грации.
Наверное, она пошевелилась — он повернулся и посмотрел на нее:
— Доброе утро.
Он ничуть не смущался своей наготы. Как бы ей хотелось так же владеть собой!
— Доброе утро, — прошептала она.
Он пристально посмотрел на нее, и ей почему-то показалось, что он сердится. Но это впечатление почти сразу же рассеялось: на губах его появилась такая знакомая ей чувственная, немного насмешливая улыбка.
— Какие у тебя испуганные глаза! Неужели я кажусь таким страшным?
— Нет. — К собственному изумлению, Марианна услышала, что говорит правду: — На самом деле я думала, что ты совершенно великолепен. Гораздо красивее, чем та знаменитая статуя Давида Микеланджело.
— Премного благодарен. — Он поклонился, сумев каким-то образом сделать это движение изящным, несмотря на наготу. — Кажется, меня еще никто не сравнивал с библейским персонажем. А тем более со статуей. Как правило, сравнения бывали более приземленными. — Он направился к кровати. — Как ты себя чувствуешь? Не болит?
— Нет. — Она ощущала небольшое жжение между ног, но ни за что на свете не призналась бы ему в этом. Он и так обнаружил слишком много ее слабостей. Она никогда не думала, что, уступив ему, настолько с ним сблизится. Ах, почему бы ей не сказать себе честно: она вообще ни о чем не думала! Ее несло к нему так же неудержимо, как лист, подхваченный стремительным потоком, и ей хотелось только утоления жажды, которое он ей обещал. Она села в постели, укутавшись в одеяло. — Я в полном порядке.
— Прекрасно. — Он уселся рядом с ней. — Тогда мы можем идти дальше.
Ее охватила тревога:
— Я не говорила; что хочу… Я не уверена… Это нехорошо.
— Это очень хорошо. Я так и думал, что сегодня ты начнешь жалеть о случившемся. Дороти слишком хорошо поработала.
Он медленно стянул одеяло ей до талии, не сводя взгляда с ее обнажившейся груди.
— Всегда полезно после первого урока сразу же снова садиться верхом. Иначе можно потерять ритм движения.
Это напомнило ей его эротический рассказ о жеребце и кобыле, и она почувствовала, как мышцы ее живота напрягаются от возбуждения.
Джордан заметил ее реакцию и посмотрел ей в лицо. Голос его внезапно осел:
— Я хочу тебя. Я уже давно стою у окна и жду, чтобы ты проснулась. Ты примешь меня, Марианна?
И вновь ее подхватила горячая волна страсти. Почему это не кончается? Она надеялась, что, когда она уступит желанию, оно исчезнет. А оказалось, что сегодня она жаждет Джордана так же сильно, как и накануне ночью.
Он нагнулся, и губы его оказались у самой ее груди.
