— Оставь его одного.
— Нет.
— Гейдж, я польщен, что ты считаешь меня способным представлять хоть какую-то угрозу для этой милашки, но уверяю тебя…
— Успокойся, Малик. Гейдж, мне лучше знать, что ему надо, и я не оставлю его до тех пор, пока не пойму, что ему ничто не угрожает.
— И ты уверена, что, прижимаясь к нему в постели, ты лечишь его?
Бринн не сразу ответила, но, когда наконец слова с болью вырвались из нее, казалось, их вытащили оттуда насильно.
— Да, — выдавила она из себя.
— А как же твои расчудесные травки и лекарства? Разве они плохо помогают?
— Это не одно и то же… Почему ты не…
— Ты не слишком стеснительна. А вдруг ты захочешь удовлетворить свои собственные желания, пользуясь Маликом?
— Только не это! — Ее голос дрожал. — Неужели ты думаешь, что я не сделала бы для тебя такую малость, если бы это не повредило ему? Ты пошел мне навстречу, решив уйти с этого места, и я обязана тебе. Но я не могу… Мне пока еще нельзя оставлять его ночью.
— Почему?
— Порой приходят драконы.
— Драконы?
— Ну, не настоящие звери. Я не уверена, что они существуют в своем обличье. Это слабость, зараза, и… — Ее голос понизился до свистящего шепота: — …и смерть. Они выжидают и набрасываются на нас ночью, когда мы беззащитны.
— Так ты можешь сдержать этих зверей, прикасаясь к Малику?
— Я не говорила, — поспешно возразила Бринн, — что могу лечить прикосновением. Иначе я обратилась бы в волшебницу. А только Господь может лечить всех.
— Малик уже клянется, что его выздоровление — просто чудо.
— Оставь ее в покое, — отозвался Малик.
— С какой стати? Разговор только-только начинает мне нравиться. — Гейдж попытался заглянуть ей в лицо, но в мерцании лунной ночи оно отсвечивало бестелесной бледностью. — Расскажи мне еще что- нибудь о драконах, с которыми ты бьешься.
Бринн молчала.
— А может, скажешь о рецепте похлебки, которая вылечила Малика?
— Он еще болен.
— Так, значит, его лечит бальзам?
— Именно он.
— Прекрасно. Поэтому ты сегодня ночью спать будешь отдельно.
— Я не могу оставить его. Если тебе кажется, что я колдунья и лечу его волшебством, то можешь так и думать. Мне все равно.
— Колдовство — выдумка. — Гейдж, помолчав, добавил: — Впрочем, ты веришь в него, не так ли?
— Верь я в такое богохульство, церковь давно бы сожгла меня на костре. Я не колдунья. Лечит бальзам, — быстро проговорила она. — И сплю я вместе с твоим другом только потому, что в любое время ему может понадобиться моя помощь. Все очень просто.
— Согласись, это разумно, Гейдж, — вступил в разговор Малик. — Она только стремится оградить меня от опасности.
Бринн покривила душой; она верила в свои целительные силы, данные ей свыше. Но она должна скрывать свой дар. Колдунов боялись или презирали; в том и в другом случае они вызывали страх, а страх — самый коварный, самый мощный враг.
— Все совсем непросто, — проворчал Гейдж. — Ладно, спи с Маликом… сегодня.
Но и сквозь разделявшее их расстояние он чувствовал не утихающее в ней беспокойство.
— Ш-ш, — прошептал Малик. — Все будет хорошо.
«Он успокаивает ее», — недовольно подумал Гейдж. В который раз сам он оказывался простолюдином рядом с благородным рыцарем Маликом. Впрочем, а почему бы нет? Что с того, что она считает Малика другом, а его врагом? Она его рабыня. Ему вовсе ни к чему ее доверие или доброе расположение. Все, чего он хочет, — охватить ее бедра и раствориться в них, и, как показывает опыт, неукротимость его была верным помощником и редко подводила. Пусть она боится его, страх станет его надежным союзником, таким образом он добьется своего.
Палатку прошила какая-то легкая тень, Бринн теснее прижалась к Малику.
Гейдж заставил себя закрыть глаза. Завтра он овладеет ею, и все будет кончено. А там пускай опять спит в объятиях Малика.
4
— С ним все в порядке? — Гейдж озабоченно заглянул в повозку, осадив на скаку лошадь и пытаясь увидеть Малика.
— Я чувствую себя хорошо, — быстро ответил Малик.
— Он очень слаб, — вступила в разговор Бринн. — Лес казался мне гораздо ближе.
— Со мной все хорошо, — повторил Малик, улыбаясь. — Путешествия всегда придавали мне бодрости.
— Может, надо было подождать другого дня, — пробормотала Бринн. — Но он хорошо выспался, и я подумала, что…
— Мы будем на месте через час, — прервал ее Гейдж и отъехал от повозки.
Глядя ему вслед, Бринн покаянно вздохнула.
— Он сердится на меня, и вполне заслуженно. Надо было сказать ему, что ты еще недостаточно окреп для таких поездок.
— Подозреваю, его недовольство не связано с моим состоянием, — Малик слабо улыбнулся, — а с тем, что этой ночью он был не так близок к тебе, как я.
— Тогда ему досталось по заслугам. И почему это мужчины предпочитают жить своими низменными страстями?! Как хорошо было бы, если бы они гораздо чаще думали головой, а не другим местом.
— Простите нас, милая дама, — скорчил постную физиономию Малик. — Я уверен, что Господь нас создал такими, дабы рождались чада его в этом грешном мире, несмотря на все тяготы жизни. — Лицо его стало серьезным. — Но все не так страшно, как ты думаешь.
Бринн отвела от него взгляд.
— Не понимаю, о чем ты?
— Ты была очень напугана этой ночью. Ты обладаешь волшебными чарами?
— Конечно, нет, — уж очень поспешила она с ответом.
Малик продолжал внимательно вглядываться в ее глаза.
— Ты все еще дрожишь от страха. Почему? Ты спасла мне жизнь, и я никогда не предам тебя.
— Это сейчас ты так думаешь, но со временем все может измениться.
— Только не для меня. Верь мне, Бринн.
Боже правый, как ей нужен близкий человек! Она так одинока! Впрочем, о чем это она? Разве все пережитые горести и беды ее ничему не научили? Никому нельзя доверять. Бринн с трудом выдавила улыбку.
— Ты же слышал, что сказал лорд Гейдж. В этом мире нет волшебства.
— Как жаль! — Малик был разочарован. — Знаешь, я не думаю так, как Гейдж. Мой народ считает, что без волшебства мир стал бы отчаянно тоскливым. Но если бы ты была уверена в своих колдовских
