– Еще несколько дней держите его под наблюдением, – распорядился он. – Диета – четвертый стол.
То есть пюре, яблочный компот да липовый отвар. Посещения запрещены, даже для адвоката…
Итак, еще несколько дней – и его вышвырнут обратно, в Сантэ. А там ждет карцер…
Пользуясь шумными дневными часами, Олэн принялся за центральный прут решетки. Пилил он рывками, не пользуясь всей длиной лезвия, а словно покусывая металл.
В результате работало всего несколько зубчиков, и в этом отрывистом покусывании никто не узнал бы шума пилы. Звук получался почти незаметным.
К обеду следующего дня Олэн закончил работу.
Вечером он спокойно улегся спать. Паинька паинькой. Все следы болезни уже исчезли, лишь на щеках оставалось по маленькой круглой корочке.
Окно было низким. Около часу ночи Олэн встал. Вцепившись в решетку и упираясь ногами в стену, он выгнулся и потянул.
Вскоре Франсуа уже мог просунуть голову в щель. Тело тем более пройдет… Он был одет в традиционную полосатую пижаму – бледно-голубую с темно-синим.
Олэн глубоко вздохнул, чтобы расслабиться, проскользнул между прутьев, на мгновение завис на внешнем карнизе и спрыгнул на землю. Свет прожектора ослепил глаза.
Он выпрямился и пошел.
– Стой! – крикнул караульный.
– Ну, стреляй! Чего ты ждешь? Стреляй, мне так и так конец!
В глухом голосе Олэна слышались и ярость, и мольба одновременно. А все вместе производило впечатление полнейшего отчаяния.
Он вскинул руки, прошел метра три и замер. Жандарм стоял слева от прожектора. Теперь Олэн видел его куда отчетливее. Внезапно Франсуа схватился за голову и прильнул к стене.
Он рыдал, царапал стену ногтями, потом повернулся, чтобы охранник увидел искаженное страданием лицо, и снова прижался к стене.
– Стреляйте! И покончим с этим! Или вы не видите, что я только этого и жду? Умоляю вас, стреляйте!..
Все это походило на долгий жалобный стон. В конце концов Олэн отлепился от стены и встал спиной к жандарму, скрестив на затылке руки. Теперь их разделяло не более пяти-шести метров.
– Помогите мне! Мое дело – дрянь! Стреляйте же! Я подонок! Ходячая зараза!
Пятясь, он сделал несколько шагов и снова обернулся. Руки болтались, глаза были совершенно безумными, лицо заливали пот и слезы.
До жандарма – всего три метра.
– Ну, иди-ка сюда, к двери, – проворчал жандарм. Он не видел особых причин усугублять муки этого жалкого человеческого обломка.
– Не хочу идти к двери, хочу умереть… – прохрипел Олэн, сгибаясь в три погибели. – Мне все равно конец! – он показал корки на щеках. – Дайте же мне умереть!.. Я слишком болен…
– Ну-ну, топай! – сказал жандарм.
Он ткнул автоматом в сторону двери.
Олэн, пошатываясь, разогнулся. Его качнуло в сторону жандарма, и в ту же секунду Франсуа нырнул. В этот рывок он вложил всю свою духовную и физическую энергию.
Они с охранником покатились по земле. Олэн стиснул горло жандарма и вырвал автомат.
С тех пор как он выпрыгнул из окна, не прошло и пяти минут. По другую сторону двора шарил параллельный луч прожектора. Второй жандарм стоял в противоположном углу, по диагонали. Их разделяло здание больницы. Во дворе Олэн заметил машину сопровождения.
Он подтолкнул перепуганного охранника к центральной аллее, зная, что в конце должны быть ворота.
– У меня трое малышей, – прошептал каэрэсовец.
– Скажешь об этом своим дружкам у ворот, – буркнул Олэн.
Он подвел жандарма к глазку внутренних ворот, преграждавших дорогу к аллее. По другую сторону стоял еще один страж.
– Давай, – шепнул Олэн. – Постучи и попроси открыть, потому что у тебя якобы забарахлил прожектор.
Жандарм подчинился. Его коллега открыл дверцу и тут же узрел заключенного с автоматом. Пользуясь этим убедительным пропуском, Олэн забрал оружие и у него, а потом следом за обоими жандармами вернулся во внутренний дворик.
Он заставил караульных распахнуть двустворчатые ворота и сесть в машину.
Жандармы заняли передние сиденья, а Олэн устроился сзади, прижимая дула автоматов к их спинам.
– Меня зовут Франсуа Олэн, – процедил он сквозь зубы. – Наверняка должен быть какой-нибудь пароль или естественный предлог, чтобы охранники открыли ворота. Постарайтесь что-нибудь придумать, иначе я шлепну вас обоих и еще кое-кого в придачу. Ну, вперед!
Полицейская машина подъехала к главным воротам. Сидевший за рулем жандарм включил фары и несколько раз нажал на клаксон, чтобы дежурные поторопились.
Олэн лежал на полу, невидимый снаружи, но упорно вдавливал дула автоматов в кожу обоих каэрэсовцев.
Он слышал, как ворота распахнулись и страж подошел узнать, в чем дело.
– Куда это вы? – спросил он.
– На перевозку. Имей в виду сзади едет «скорая», – объяснил жандарм, сидевший за рулем.
Глава 15
Большую часть времени Спартак проводил в больнице Сен-Жозеф.
Шварцы буквально изрешетили Поля, и ему делали операцию за операцией.
Репортер видел его либо спящим на носилках, либо полусонным – сквозь стекло палаты.
Все медсестры и монахини уже знали огромного детину, в растерянности метавшегося по коридору возле палаты. Видя его горе, им хотелось жечь свечи и читать молитвы за здравие Поля.
– Видел?… Вот они, твои дружки… – прошептал Поль, как только ему разрешили открыть рот.
Спартак опустил голову. Да, теперь он понял.
– Все они одинаковые… – чуть слышно продолжал полицейский.
Завтра его собирались оперировать в последний раз. И, если Поль не умрет на операционном столе, то все равно до лета проваляется без движения.
Спартаку разрешили дежурить у постели. В бреду инспектор снова видел братьев Шварц и пытался прижать руки к животу.
«Сволочи, – думал Спартак, – вот сволочи…»
Утром, уже дома, его разбудил телефонный звонок. И репортер узнал о втором побеге Франсуа Олэна.
– Он мертв? – поинтересовался Спартак.
– Да нет же, говорю тебе, удрал! – возбужденно завопил коллега из редакции.
– Досадно. Теперь меня интересуют только мертвые гангстеры, – сказал Спартак, вешая трубку.
Поля хотели оперировать ближе к полудню. Журналист вышел из дому, как сомнамбула.
Хирург сделал все, что мог, но от прогнозов воздержался. Ночь прошла скверно.
К утру надежда стала столь слабой, что о ней и говоришь не стоило.
Спартак уснул в коридоре на стуле. Санитар посоветовал ему вернуться домой, обещав в случае чего срочно позвонить. «В случае чего» означало смерть.
Маленькая Люсьен толкнула выходившую в сад стеклянную дверь. Она заскочила перед работой узнать последние новости.
Прежде всего Люсьен посмотрела на Спартака. В глазах стоял немой вопрос. Лицо осунулось от усталости. В эту минуту репортер понял, как она любит Поля, и нежно обнял девушку за плечи.
Они вышли из больницы вместе, и Спартак подвез Люсьен к банку. Она благодарно улыбнулась и быстро
