введении новых козырьков для фуражек территориальных железнодорожных служащих, равно как и в устаревших новостях с фронта.
Пытаясь отыскать маршрут, по которому следуют суда, выходя из Зондского пролива, я приказал отправить самолет в разведывательный полет, как только море успокоится. Стартовать было непросто, поскольку из-за какого-то дефекта в двигателе нельзя было сбрасывать обороты ниже 1800 в минуту. При приземлении сломалась стойка шасси, причем уже не в первый раз. У нас больше не оставалось запчастей, и было маловероятно, что мы сможем устранить поломку. Наш обзор опять был ограничен линией горизонта, какой она виделась с топа мачты.
22 октября, как только взошло солнце, мы заметили судно. Сначала нам показалось, что это голландское пассажирское судно – его белые надстройки были едва видны в серебристой утренней дымке, – но спустя несколько минут мы смогли различить национальные цвета на борту, выдававшие его принадлежность к Югославии. Сократив расстояние между мной и этим судном до 3 тысяч метров, я, как обычно, поднял флаг и дал сигнал «лечь в дрейф», но понадобилось некоторое время, прежде чем югославы осознали, что у них появилась компания. В конце концов некто, облаченный в пижаму, взобрался на мостик и подтвердил получение сигнала. Югослав застопорил ход, и мы сделали то же самое. На югославском судне начал работать передатчик, но, как только мы расчехлили орудие, передача прекратилась.
Пока готовилась наша абордажная команда, на корабле противника воспользовались предоставившейся возможностью, чтобы послать два сигнала SOS, но открывать огонь не имело смысла, поскольку они не уточнили свое местоположение. «Что за корабль? – шел радиообмен. – Это «Дурмитор». И опять: «Кто меня вызывает? Пожалуйста, ответьте. Говорит «Дурмитор». В конце концов они передали: «Пароход «Дурмитор» следует из Лоренсу-Маркиша в Японию через Батавию[20]. Кто вы?» Чтобы положить конец этим расспросам по радио, я ответил сигнальным фонарем: «R – ОЕ – ЕВ – QRT» («Принято – ждите – прекратите передачу»), после чего передача прекратилась, и с судна просигналили флагом, что они остановили машины.
Абордажная команда донесла, что «Дурмитор» – это судно водоизмещением 5623 тонны, приписано к порту Дубровник, на борту 8200 тонн соли. Порт отправки – Торревьеха в Испании, груз предназначен для Хиросимы и Миеси в Японии. Судя по их фрахту, груз принадлежал компании «Буссан». Шкипер сказал, что должен был прибыть в промежуточный порт Батавию и ожидать дальнейших приказаний. Я объявил «Дурмитор» призовым судном согласно статье 39, параграф 3 и статье 40, параграф 1 «Устава призовых судов» – «Помощь, оказанная врагу по радиосвязи, вопреки приказу хранить радиомолчание» – и статье 23, параграфы 3 и 28, раздел 2 – «Провоз контрабанды через порты противника». Перед тем как загрузиться солью в Торревьехе, они перевозили уголь из Кардиффа в Оран, откуда отплыли за день до того, как англичане подвергли там артиллерийскому обстрелу французский флот. Корабль неделю простоял в Гибралтаре и еще несколько дней в Лоренсу-Маркише, потому что им нечем было заполнить свои трюмы; уголь в Наталь доставлялся англичанами только на их собственных и японских судах. Долгая стоянка в порту так плохо сказалась на корпусе судна, что корабль мог развивать скорость не больше 7 узлов. Команда насчитывала 37 человек. На судне имелось 15 тонн питьевой воды, 20 тонн воды для мытья и запас продуктов на 80 дней. Предполагалось, что запаса угля в 450 – 500 тонн хватит, чтобы дойти до Японии.
Я решил погрузить моих пленных и официальную почту на «Дурмитор» и отправить судно с призовым экипажем под командой младшего лейтенанта Дихнеля в Итальянское Сомали. Я приказал ему в качестве временной меры доставить «Дурмитор» в точку рандеву и ожидать там, пока «Атлантис» не закончит операции в Зондском проливе и не соберет достаточно припасов, чтобы снабдить на дорогу пленных. Встречу я назначил на 26 октября.
И мы вновь принялись рыскать по морским перекресткам рядом с Зондским проливом, при этом либо дрейфовали, либо шли на малой скорости, но ничего не было видно, кроме пасмурного неба и моря, на которое обрушивались муссонные дожди. Температура держалась на отметке 27 °С, и воздух был влажным и знойным. Честно говоря, жар исходил не только от воздуха. До моих ушей начали доходить слухи о том, что команда критикует мои планы, недовольна распределением обязанностей, и постоянно происходят ссоры между членами команды. Памятуя о том, какими энергичными мерами Нергер был вынужден подавлять бунт на борту «Волка», я был полон решимости не допустить ничего подобного на борту своего корабля. В основном недовольство было вызвано жарой, недосыпанием, что всегда действует людям на нервы, и еще разочарованностью в том, что дела в Европе решаются не так быстро, как хотелось бы. Я решил взять быка за рога и 29 октября вправил мозги команде.
Я сообщил морякам, что прекрасно осведомлен об их недовольстве, а потом в нескольких словах обрисовал общее военное положение, предупредив их, что конец войны не так уж близок. Под этой причине, продолжил я, мы должны оставаться в море как можно дольше, и именно поэтому я был вынужден сократить их рацион. Я объяснил, что нынешняя система распределения, при которой они получают меньше мяса, жиров и масла, на самом деле в условиях тропической жары для них гораздо полезнее, чем прежняя диета.
– Чем больше привилегий я вам предоставлю, – объявил я, – чем больше я для вас делаю, и тем больше вы просите. Мы находимся в море уже семь месяцев. Пришло время поговорить откровенно, пока не стало слишком поздно и мне не пришлось прибегнуть к крайним мерам. Я знаю, что жара действует на всех расслабляюще, от нее тупеют, но прохладная погода заставит мыслить более трезво. При любых обстоятельствах на этом корабле должна быть дисциплина, поскольку от этого зависят наши жизни.
Затем я решил их приободрить, рассказав о планах, составленных мною с целью снять напряженность. Четыре человека по очереди из каждого подразделения будут проводить одну неделю в корабельном лазарете «в отпуске», будучи освобожденными от каких бы то ни было обязанностей, кроме дежурства на посту согласно боевому расписанию. Я пообещал им раз в неделю, вероятнее всего по средам, в полдень устраивать «день стирки и починки одежды». Когда станет по-настоящему жарко, график работ будет сокращен с 8 до 11 часов и с 15 до 17 часов. Я также обещал постараться организовать праздник Рождества в каком-нибудь спокойном районе.
– Но я не потерплю никакой необоснованной критики или брюзжания за моей спиной, – предупредил я. – Подобного рода действия не улучшают положения дел, наоборот, жизнь делается трудней для каждого.
Моряки, похоже, поняли меня, и, как я и ожидал, их раздраженность стала ослабевать, окончательно она пропала на следующее утро, в воскресенье 26 октября, когда мы заметили корабль. Вообще-то это был всего лишь «Дурмитор», но теперь некогда было ворчать, поскольку все трудились, переправляя пленных.
Сомнительное преимущество «Атлантиса», состоявшее в том, что мы кормили 260 лишних ртов, во многом перевешивало тот факт, что «Дурмитор» был слабо приспособлен для того, чтобы перевозить лишних пассажиров. Условия, в которых предстояло проживать пленным, были откровенно плохи: они вынуждены будут размещаться в трюмах на мешках с солью, без матрасов, одеял и гамаков. Матрасы выдали только тем, кому было за пятьдесят. На нашу пекарню легло тяжелое бремя, и мы смогли обеспечить «Дурмитор» всего лишь недельным запасом хлеба, питьевая вода была доступна только в малых дозах, а о том, чтобы умыться, не могло быть и речи. Я объявил эти условия пленным и строго предупредил, что любые действия, направленные на подрывную деятельность или подготовку мятежа, будут безжалостно подавляться. Затем я приказал привести капитанов торговых судов и, повторив свое предупреждение, попросил их дать честное слово, что они не будут пытаться выказать неподчинение власти призового капитана, равно как и участвовать в подрывной деятельности или мятеже. Все капитаны поклялись мне в этом и впоследствии сдержали слово.
Продовольствие на борту «Дурмитора» делилось поровну между всеми без исключения, в том числе и югославскими моряками, чей боевой дух был крайне низок вследствие того, что они месяцами не имели никаких вестей из дома от своих родных. Корабль представлял собой плачевное зрелище – целым был только один паровой котел, все остальные текли, и максимальная скорость равнялась 7 узлам. Судно кишело тараканами, клопами и крысами. Мы остались лежать в дрейфе, ожидая, когда Дихнель со своей небольшой командой скроется из вида. Никто из нас не мог в тот момент предугадать, какие приключения ожидают этого молодого офицера с его убеленной сединами командой, прежде чем они доберутся до побережья Сомали.
