приходилось в бараках далеко от больших городов, вдали от родных. Очень высок был и производственный травматизм; на каждые шесть километров дороги приходилась одна смерть от несчастного случая. Поэтому на строительстве автобанов всегда наблюдалась нехватка рабочей силы» [692] — не очень-то, как видим, немцы туда стремились. До начала Второй мировой войны было построено 3000 километров автобанов[693] — это значит, на их строительстве погибло около 500 человек, при том, что работало на их строительстве от 30 (в первые годы нацистской власти) до 60 тысяч (уже накануне начала Второй мировой). [694]
Интересен тот факт, что хотя нацисты приписывали идею автобанов себе (Фриц Тодт, возглавивший в Третьем рейхе программу по их строительству, так и заявил в 1933 г.: «Нашей национал- социалистической сущности соответствует новая магистраль Адольфа Гитлера, Автобан»[695]), на самом же деле они были разработаны и начали строиться еще в Веймарской республике: «Автострада Кельн — Бонн длиной почти в 20 километров была открыта 6 августа 1932 года. Она стала предшественницей автобанов в Германии. Многое из того, что сегодня отличает скоростные трассы, было воплощено при создании первой автомагистрали в Германии». [696]
Поскольку народ не особенно рвался на устраиваемые нацистами каторжные работы (а строительство автобанов не особенно-то отличалось по уровню жизни, работы и своей травматичности от строительства тогда же в СССР, например, Беломорканала): «26 июня 1935 г. они ввели трудовую повинность для юношей и девушек в возрасте 18–25 лет. Гитлеру принадлежало право по собственному произволу устанавливать как численность молодежи, направляемой в трудовые лагеря, так и срок пребывания там. До начала Второй мировой войны более 2,5 млн. юношей и около 300 тыс. девушек прошли через трудовые лагеря, где они использовались для строительства стратегических автострад и пограничных укреплений».
Особенно интересны данные про принудительную отправку на работу девушек (юноши так или иначе в любом обществе служат в армии, работают на стройках и т. д.), тем более, что их число с каждым годом все росло и росло: «К апрелю 1939 г. в фашистской Германии насчитывалось уже свыше 800 лагерей, где девушки отбывали трудовую повинность».[697]
Но это сухая статистика. Гораздо интереснее живые воспоминания, тем более, что в наши дни они тоже доступны: «В 2000–2003 гг. на Интернет-сайтах музеев Берлина и Кельна, университета Лейпцига, школ и СМИ были помещены тексты воспоминаний участниц Имперской службы труда, призванных в период с апреля 1938 по 1944 год».[698]
«Труд был подчинен задаче воспитания «работниц» и сочетался с обучением ведению домашнего хозяйства, физическими упражнениями и политическими занятиями. Воспитанию девушек служили также строгий распорядок дня, униформа со знаками различия и система ритуалов. С началом Второй мировой войны отбывание шестимесячной трудовой повинности стало обязательным, а в июле 1941 г. нацистское руководство приняло решение о прохождении девушками полугодичной «вспомогательной военной службы» (КХД) сразу после увольнения из РАД. Согласно официальной нацистской статистике, в 1933– 1939 гг. через трудовые лагеря прошли 300 тысяч девушек, а по подсчетам зарубежных исследователей, за 12 лет гитлеровского господства в Имперской службе труда побывал 1 млн молодых немок».[699]
Вот характерные детали быта в этих лагерях: «Типичными в воспоминаниях предстают деревянные постройки, спальные помещения с двухъярусными кроватями, соломенными тюфяками вместо матрацев».[700]
Но главное, конечно, это (выделено автором статьи) «труд в крестьянских хозяйствах, исполнявшийся по 8 часов в день за исключением воскресений. Девушки выполняли работу по дому и ухаживали за детьми в многодетных крестьянских семьях: ходили за покупками, стирали, готовили и доставляли в поле обеды, гладили, штопали, проверяли домашние задания старших детей. Они помогали крестьянам сажать картофель, убирать урожай зерновых и корнеплодов, хмеля, винограда, заготавливать сено, «полоть сорняки, чистить навозные ямы, складывать брикеты или наполнять соломенные тюфяки».[701]
В 70-е годы в Советском Союзе многие негодовали, что студентов и ученых посылают «на картошку», т. е. на уборку урожая в колхозы и на его разборку на овощные базы, но представить жизнь там в деревянных бараках, с двухъярусными кроватями и соломенными тюфяками (как в тюрьме), да чтобы девушки (все в одинаковой форме) чистили навозные ямы — а после всего этого еще и обязательная «политграмота» (Геббельс в 1941 г. пишет: «Выступил перед представительницами отделов прессы и пропаганды женской трудовой повинности»,[702] а они уже потом несли идеологию рядовым работницам) — я думаю, такое не возникло бы у них (да и у нас сейчас) даже в самых ужасных кошмарах… Да и немцы от пребывания в нацистских трудовых лагерях были не в восторге: «Никто из них не вступал в РАД добровольцем».[703] И эта «трудовая терапия» продолжалась не год, не два, а все время существования нацистского режима, и чем дальше, тем более всеобъемлющей и властной становилась система принудительного труда.
В 1938 г. около полумиллиона молодых немцев и немок были мобилизованы через РАД для строительства укреплений на западной границе Германии («линия Зигфрида»). Как пафосно выразился в речи на партийном съезде в сентябре того же года Геринг: «когда речь шла о том, чтобы обеспечить безопасность Германии, когда было необходимо воздвигнуть на западе непереходимые барьеры, то я тогда уже не колебался и ввел обязательную рабочую повинность, и германские рабочие откликнулись на мой призыв с большой охотой и даже радостно. Сотни тысяч немецких рабочих были сняты с заводов. Почему? Потому что так было нужно для государственных интересов».[704]
В своей речи он с благородным возмущением обрушился на зарубежных клеветников: «Я пользуюсь этой возможностью, чтобы опровергнуть еще одну ложь, которая распространяется за границей по нашему адресу, будто бы в Германии введены принудительные работы. Эти господа смешивают понятие принуждения с понятием долга. То, что для них является принуждением, нам представляется долгом. Они, однако, забывают, что германский рабочий теперь освоился с категорическим императивом долга и что он теперь готов также исполнить его до конца. И высший долг каждого немца — это обеспечить безопасность Германии».[705]
Однако же немцы не стремились выполнить свой долг перед нацистами на тяжелых и принудительных работах, поэтому пришлось вводить карательные меры. 7 сентября 1939 г. Уильям Ширер отметил в своем дневнике: «Новый сегодняшний декрет устанавливает смертную казнь любому, кто «угрожает военной мощи германского народа».[706] Той самой, защиту которой Геринг назвал «долгом», который каждый немец должен (причем добровольно) «исполнить до конца». Наследующий день Ширер записывает: «Первый, кого казнили по вышедшему вчера закону, — Гиммлер времени даром не теряет, — некто по имени Иоганн Хайнен из Дассау. Как объявлено, его расстреляли «за то, что он отказался участвовать в оборонительных работах».[707] В строительстве тех самых укреплений…
Впрочем, и отправка «на картошку» в знакомом нам виде в Третьем рейхе тоже имела место — летом 1939 г., например, на поля «для сборки урожая были привлечены солдаты вермахта, организации «Трудового фронта» [т. е. профсоюзы], студенты, для которых была введена 4-недельная трудовая повинность, учащиеся школ, а также большое число городских рабочих». [708]
Между тем, и все прочие страны Запада, пострадавшие, как и Германия, от мирового экономического кризиса 1929 г., тоже из него достаточно быстро вышли — и без какого-либо вмешательства национал- социалистов. Просто резко «просевшая» от удара кризиса экономика начала постепенно восстанавливаться.
«Накормили всех немцев». На самом деле дела в Рейхе с продовольствием обстояли далеко не так парадно. Вот 1938 г. — последний мирный год, в марте совершен аншлюс Остмарки (Австрии), появилась возможность использовать ее промышленность и сельское хозяйство (и ее золотой запас тоже вывезли в Берлин) — в сентябре на съезде НСДАП выступает Геринг (генеральный уполномоченный по четырехлетнему плану развития Рейха) с докладом о состоянии экономики и сообщает о достигнутых
