– А почему ты так удивлена этим? – улыбнулся он.
– Гаррик… умер?! – пронзила ее мозг страшная догадка.
– Нет, – равнодушно пожал плечами Арлен. – Насколько мне известно, очень даже жив и успешно выздоравливает. Впрочем, – он снова мерзко улыбнулся, – я слышал, граф Стэнхоуп собирается официально и публично объявить единственным наследником… Лайонела!
Последних слов Оливия уже не слышала. Она была слишком обрадована неожиданным известием о выздоровлении Гаррика, чтобы обращать внимание на все остальное. Дрожа всем телом и испытывая огромное облегчение, она опустилась в кресло, поднесла к губам стакан с водой, поданный ей Арленом, и сделала два больших глотка. К ее удивлению, в стакане плавала лимонная корочка, придавая воде странный привкус. Слава Богу! Он жив! И вдруг ее пронзила тревожная мысль. Если Гаррик жив, почему Арлен так спокоен и даже милосерден?
Она медленно подняла на мужа большие заплаканные глаза.
– Я ничего не понимаю…
– Не понимаешь? Чего ты не понимаешь?
– Почему ты решил оставить нас с Анной здесь? – настороженно спросила Оливия.
Арлен медленно приблизился и пристально взглянул на нее. В его глазах читалась неприкрытая враждебность.
– Собственно говоря, я оставляю здесь… только тебя.
Оливия так и замерла от ужасных предчувствий. Вот оно, наказание!
– Анны уже нет.
– Не может быть!
– Смотри! Убедись в этом сама! – с гадкой улыбкой проговорил Арлен.
Оливия в ужасе подбежала к двери и распахнула ее. В детской никого не было. Оливия дико вскрикнула.
Стоявший позади нее Арлен довольно засмеялся.
Самый страшный кошмар, какой только может быть в жизни женщины, стал явью!
– Что ты с ней сделал?! – бросилась она к мужу. – Что ты сделал с моим ребенком?!
Тот лишь пожал плечами, и на его губах появилась злорадная ухмылка.
Оливия бросилась к окнам и увидела только, как от дома отъехала большая карета.
– Анна!!!
– А ты, моя дорогая, останешься здесь, – сладким голосом проговорил Арлен. – Одна!
– Куда ты велел ее отвезти?!
– В Бедлам.[1]
Глава 25
Она смутно понимала, что пора вставать, но никак не могла вспомнить зачем.
Оливия с трудом повернула чугунную голову и подняла тяжелые веки. Пробивавшийся сквозь неплотно задернутые портьеры солнечный свет больно резанул по глазам. Голова гудела, в ней роились обрывки несвязных мыслей. Думать о чем-либо было невероятно тяжело: она никак не могла сосредоточиться. Кроме того, ее мучила страшная жажда. Язык и горло настолько пересохли, что казалось, весь рот забит ватой.
Чувствуя, что должна встать с постели, она стала медленно подниматься. Это удалось ей далеко не сразу. Сделав над собой усилие, она все же села на кровати и бессмысленно уставилась на графин с водой.
Потом она вспомнила, что умирает от жажды.
«Вставай!»
Голос, прозвучавший у нее в голове, был громким и властным. Да, она должна встать, но зачем?
Оливия дрожащей рукой потянулась к графину и с большим трудом налила в стакан немного воды. Почему такое простое действие вызвало у нее огромные затруднения? Тень удивления мелькнула в ее затуманенном мозгу. И отчего она чувствует себя такой сонной, такой бесконечно усталой? Почему она еле ворочает языком?
Анна…
На какое-то мгновение в голове Оливии мелькнуло воспоминание о том, что ее дочь попала в беду и нуждается в помощи. Но уже в следующую секунду она забыла об этом.
Время близилось к полудню, а Оливия все сидела на постели в одной ночной рубашке и безуспешно пыталась вспомнить что-то страшное, перевернувшее всю ее жизнь.
Дверь в спальню неожиданно отворилась, и в комнату вошла незнакомая Оливии служанка.
– Доброе утро, леди Эшберн, – улыбнулась она. – Ах, вы снова проспали почти до полудня!
Служанка была вдвое старше Оливии. Худая как палка, с рыжими волосами, собранными в маленький пучок.
Оливия тупо смотрела, как служанка поставила ей на колени поднос с едой – тарелку рубленых яиц и жареного мяса. Еда не вызвала у нее интереса, потому что аппетита совсем не было.
