Серебряная корона

особенно если у тебя с собой целительный бальзам.

– Хм, послабление второе: никаких доспехов. Ты выходишь даже без маски, только в штанах.

– Спасибо за подарок.

– Где ты его нашел? – насмешливо удивилась Тэннети. – Третье послабление в том, что ты дерешься учебным мечом.

Карл фыркнул.

– Что-нибудь еще? Может, мне руку к спине привязать?

Тэннети вытащила кожаный ремешок.

– Четвертое послабление.

Послушай, мог бы сказать Карл, не такое уж это приятное дело. Не стоит влезать в него, если в том нет особой нужды.

Но он промолчал. Слова попросту ничего не дали бы. Для некоторых людей кровь – что наркотик. Тэннети была из таких. Убийство никогда не коробило ее.

Опять-таки: откуда мне знать? Карл всегда старательно прятал свои чувства – ото всех, даже от Энди-Энди.

Да, то, что он порой творил, было страшно, мерзко. Единственным оправданием служило то, что не делать этого было еще хуже. Он убеждал себя в этом по ночам: нельзя полностью отдаваться бою, одновременно думая о том, что твой враг был когда-то младенцем, которого качала на руках мать.

Но никто не сказал, что подобное должно быть ему по душе. Убивая, он не чувствовал того удовольствия, которое испытывала Тэннети и которым она, кажется, заразила Джиллу и Данни.

Завернув левую руку за спину, Карл вложил ее в ременные петли. Вытащить ее не сложно, но время это займет. И будет выглядеть как жульничество.

Не то чтобы он имел что-то против жульничества, особенно когда дело касается кровопускания, но…

Проклятие. Один из эльфов в толпе был ему незнаком – он не из приютских. Скорее всего из тех, кто приехал с Дарой. Это поднимало ставки. Карл должен не просто победить: он должен победить так, чтобы впечатлить эльфа. Терранджийцы уже и без того потрясены представлением, устроенным Карлом накануне. Вот пусть и остаются потрясенными.

И как только я умудряюсь влипать в подобные ситуации?

«Тебе правда нужен ответ? – В шуме кожистых крыльев рядом с площадкой приземлился Эллегон. – Все потому, что ты самовлюбленный, ограниченный, тупой, глупый…»

«Эллегон…»

«… и это самые лучшие из твоих свойств».

«Спасибо».

Из ворот Приемного комплекса, неловко сжимая обнаженные мечи, вышли Джилла и Данни. Они переглядывались и заговорщицки перешептывались. Одеты обе были в глубоко вырезанные лифы и разрезанные едва не до верха бедра саронги и вид имели вполне аппетитный.

«Смотри не подавись. Если ты думаешь, что это случайность, так вот нет. Джилле пришло в голову, если ты засмотришься на их тела, то не сможешь сосредоточиться на мечах. Лифы, кстати, держатся на честном слове. Небольшое усилие – и они соскользнут. Так сказать, вторая линия обороны».

Ладно, по крайней мере хоть Энди-Энди не…

– Привет, герой, – хлопнула его по плечу Энди-Энди. – Что тут происходит?

– Прекрасно. Просто великолепно. – Карл взялся свободной рукой за ограду площадки, перемахнул ее и принял от Тэннети тренировочный меч. – Начали.

* * *

Обнаженные клинки редко заставляли Карла нервничать – но быть серьезным они заставляли его всегда. Он окинул женщин взглядом профессионала – они стояли по обе стороны от него, дожидаясь его первого хода.

Будь этот бой настоящим – ему надо было бы постараться быстро ранить одну из них, желательно в ногу, чтобы она потеряла равновесие, и кинуться на вторую, оставив раненую противницу на потом.

Но здесь подобное не сработает. Здесь на кону – престиж, не просто победа.

«Как можно думать о престиже, когда тебе грозят два боевых клинка – сие выше моего понимания».

Карл сделал пробный выпад в сторону Данни, позволив ей отступить; она неумело закрылась мечом.

«Сегодня Сход – я не могу позволить себе потерять лицо».

«Ни в каком смысле. Подумай и об этом. Ты и так-то не слишком красив…»

«Помолчи».

Господин Кацувахара говорил дело – сколько бы с тех пор ни прошло лет.

Думай о тренировке, учил он, как о настоящей схватке, только не доводи собственные удары до конца. Ставь блоки так, словно тычки могут на самом деле разорвать тебе трахею, пинки – размозжить диафрагму. Свои же удары нацеливай всегда рядом с точками убийства: в пупок вместо солнечного сплетения, в верхнюю часть бедра вместо мошонки, в глазницу вместо глазного яблока – и останавливай руку в дюйме от тела.

Здесь, конечно, случай не совсем тот; но общая идея верна. Отнесись к мечам как к боевым – а какие же они еще, черт возьми? – а потом действуй так, словно они учебные.

Данни попыталась ударить в ногу; Карл легко парировал, вложив в ответный удар столько силы, что металл запел.

Он резко развернулся – блокировать укол Джиллы в плечо. Проклятие, он был между ними – и обе они подобрались слишком близко.

Но что в этом плохого? В бою ты стремишься, чтобы клинки твоих врагов угрожали друг другу – они стараются не поранить союзника, а любой твой удар приходится во врага.

А если кто-то имел глупость оказаться чересчур близко – что ж: можно пустить в ход колени и локти.

Но это-то не настоящий бой! Не должен быть настоящим.

Данни ткнула его мечом в плечо…

Разум предал Карла – не предало тело.

Он не успел подумать, что, отшатываясь, подставляет лицо Джиллы под клинок Данни – у него просто не было времени думать.

Не мысль заставила его правую руку выпустить тренировочный меч, а левую – сжаться, разрывая кожаные путы.

И не мысль заставила его свести ладони, перехватив клинок Данни едва ли в полудюйме от левого глаза Джиллы.

– Нет, – выдохнула Данни, – я же…

– Точно. – Он вывернул меч из ее руки, повернулся и вынул из безжизненных пальцев клинок Джиллы.

Джилла терла глаз, хоть меч и не коснулся его; она задыхалась, лицо посерело.

Карл заставил себя усмехнуться.

– Вы сейчас попробовали, что это такое на самом деле. Только попробовали. – Он подбросил один из мечей, тот закувыркался в воздухе, потом шлепнулся рукоятью назад – в Карлову ладонь. – Вы знаете, кто мы такие на самом деле? Мы – купцы, торгуем собственным телом. Глаз Тэннети, пальцы на ногах Чака – а видели вы шрамы Словотского или Давена?

Взгляните на мою грудь, – продолжал воин. – Этот шрам я получил неподалеку от Лундескарна. Работорговцу удалось ткнуть меня обломком меча, когда я его душил. А потом… – Он оборвал себя. – И нам еще повезло.

Гнев неумолимо разгорался в нем.