– А может, ошибка? Ты проверяла?!
Надежда в его голосе и абсурдность вопроса расстроили девушку еще больше.
– Нет ошибки, – она тяжело вздохнула, – все сходится.
Олеся ждала, когда Иван скажет хоть что-нибудь. Успокоит ее, пообещает, что они вместе со всем этим справятся, но он растерянно молчал, и выражение его лица было сейчас – Олеся долго не могла подобрать подходящего слова – потерянным.
– Ну что ты молчишь? – не выдержала она.
– А что говорить?!
– Как жить дальше, – с мольбой в голосе произнесла Леся.
– Я без понятия! – бросил он и отвернулся к окну.
До нужной станции они так и доехали, не проронив ни слова. Олеся чувствовала, как слезы подступают к горлу, но приказала себе быть сильной. Иван отойдет от первого шока, подумает как следует и решит, что надо делать!
– Вместе решили приехать, – констатировала Антонина Ивановна, отдыхавшая в шезлонге на веранде.
Олеся видела, что ее неожиданный визит матери Ивана вовсе не по душе, хотя Антонина Ивановна и относилась к ней хорошо: Леся с самого начала играла в ее присутствии роль скромной почтительной девушки, и это сработало. Но сейчас Олеся была так поглощена внутренними переживаниями, что подстраиваться под нюансы чужих настроений не могла.
– Добрый день, Антонина Ивановна!
– По тебе заметно, что добрый, – произнесла будущая свекровь с издевкой и села в своем шезлонге, – выкладывай, что случилось! Мой оболтус тебя обидел?
Иван фыркнул и демонстративно вошел в дом, захлопнув за собой дверь. А Олеся осталась, растерянная, переводя взгляд с двери на Антонину Ивановну.
– Дело не в этом. – Как же ей нужна была сейчас поддержка любимого! – Дело в другом. У нас с Иваном будет ребенок.
– Что?! – Антонина Ивановна поднялась на ноги и нависла над Олесей всей своей исполинской тушей. – Как это ты умудрилась?
– Не знаю, – Олеся всхлипнула, – я не хотела. Мы же мечтали в Москву, строили планы с Иваном. Я ребенка не собиралась, случайно…
– Стой здесь, – приказала она, – я сама с сыном поговорю.
Антонина Ивановна вернулась через двадцать минут.
– Значит, так, – начала она, – бедный мальчик в абсолютном шоке. Он еще слишком молод для семейной жизни и не готов жениться. Но тебя любит. Поэтому решай сама – рожать, не рожать.
– А…
– А жить, если решишь произвести на свет моего внука, можешь у нас, – голос ее смягчился, – я детей очень люблю! Чем смогу, помогу: не сомневайся.
– Спасибо…
– Ты не голодная? – сухо поинтересовалась она.
– Нет.
– Тогда счастливого пути! – Антонина Ивановна снова опустилась в шезлонг и прикрыла глаза.
Олеся побрела обратно на станцию. В ее голове все смешалось, она не могла понять, что именно произошло: то ли от нее отмахнулись, как от мухи, то ли, наоборот, принимают в семью. Всю дорогу она размышляла над тем, как поступить, и в итоге решила: рожать! Конечно, это будет лучше всего – она же любит Ивана, хочет прожить с ним всю жизнь. Пусть не будет пока официальной регистрации брака – это Лесю совсем не волновало. Главное, они с Иваном станут жить под одной крышей, превратятся в семью! Рановато, никто не спорит, но уж это кому как дано судьбой. Барбра Стрейзанд тоже рано вышла замуж и родила сына. И карьеру при этом сделать смогла, и знаменитой стала! Семья ей не помешала добиться успеха…
Узнав о том, что дочь ждет ребенка, Валерия Игоревна почему-то расплакалась и спросила лишь об одном: будет ли свадьба? Леся даже разозлилась на нее – могла бы порадоваться, что скоро получит внука, а не задавать дурацких вопросов! Какое значение имеет глупый штамп в паспорте, когда ее и так уже приняли в семью?! Антонина Ивановна сразу же обещала во всем помогать, в отличие от родной матери!
Олеся, увидев, какой болью исказилось мамино лицо от этих ее слов, тут же пожалела о сказанном. Но просить прощения и вслух каяться в своих поступках или словах она никогда не умела. В конце концов, мать сама виновата в том, что разозлила ее.
В сентябре Леся переехала жить к Ивану. Антонина Ивановна сделала ремонт в комнате сына, купила вместо узкой кровати удобный диван и стала называть Ивана с Олесей «молодоженами», хотя никакой регистрации отношений не было и в помине. Да и сами отношения, чем больше становился живот, тем скорее сходили на нет. Олеся очень нервничала по этому поводу и теребила Ивана.
– Леська, я боюсь, – с дрожью в голосе говорил он, – вдруг что-то задену. Ребенок сломается.
– Не говори ерунды, – возмущалась она, – я сто раз у врача спрашивала, ничего не случится!
– Не могу, – стонал он, – ну не могу я, и все! Лесенька, я тебя очень люблю, но давай подождем, когда он родится, а?
Олеся после его признаний смягчалась и только удивлялась тому, до чего же глупы и мнительны бывают мужчины.
Заметила она за Иваном и еще одну странную особенность, на которую раньше внимания не обращала: в семейных вопросах участия он никакого не принимал. Все, что касалось их жизни и быта, лежало на плечах Антонины Ивановны. Познакомившись поближе с отцом своего любимого, Леся все поняла: у Ивана с детства перед глазами модель отношений, где женщина руководит, а мужчина лишь подчиняется. Что ж, и это неплохо. У нее самой сильный характер, и ничего против такого расклада Олеся в принципе не имела.
Малыш родился в начале марта.
Начались схватки поздно ночью, и Олеся не была уверена, что пора. Да и боялась зря всех перебудить. Но когда боль стала накатывать с такой силой, что началось головокружение, пришлось поднимать Ивана. Олеся, глядя на взъерошенного любимого, очумело метавшегося по их спальне в поисках одежды, не знала, что делать: смеяться над ним или плакать от боли. Наконец они собрались.
В роддоме ее приняли без проволочек, и Иван с таким видом, словно гора у него свалилась с плеч, моментально уехал. Врач, осмотрев Олесю, вынес вердикт: «Не скоро». Ее отправили в предродовую палату и оставили наедине со схватками, которые с каждым разом становились все болезненнее и сильнее.
К полудню Олеся чувствовала себя так, словно стоит на пороге смерти. Перед глазами все плыло, она лежала в палате совсем одна и, впившись в железную спинку кровати побелевшими руками, ждала очередной волны. Одновременно с нечеловеческой болью накатывала страшная тошнота, и казалось – все! Душа со звериным криком уже вылетает из тела.
– Чего орешь? – наконец просунула голову в палату акушерка.
– А-а-а! – ответила ей Олеся.
– Ладно, – недовольно вздохнула она, – сейчас врача позову.
Явившаяся докторша долго осматривала, потом надела перчатки и начала какие-то манипуляции. Олеся старалась не смотреть, да и не видела она ничего сквозь пелену на глазах, зато через несколько секунд поняла: ее хотят разорвать изнутри на части!
Теперь она уже не боялась смерти, она молила о ней.
– Вставай! – бросила врач, убрав руки.
– Как… – прошептала Олеся растрескавшимися в кровь губами.
– Желательно молча, – усмехнулась докторша, – пойдем рожать.
Свет, пронизывающий веки и бьющий в глаза; жесткие голоса врача и акушерки; звяканье инструментов. Олеся уже знала, что просто не выживет.
А потом услышала первый крик собственного ребенка.
– Мальчик, – коротко доложила врачиха и, взглянув в лицо Олесе, добавила, – вы что, мамаша, не
