рады?
После этого Олеся попала в другую палату и долго спала. Она спала в роддоме все время, просыпаясь лишь для того, чтобы поесть самой или накормить ребенка. Маленького Илюшу (имя женщина, лишенная участия мужа, выбрала ребенку сама) приносили и клали рядом с ней на кровать. Он, не открывая глаз, начинал принюхиваться и ловить воздух крошечным ртом. Такой маленький и забавный!
Олеся с первого взгляда влюбилась в своего сына – ради такого красавца, как две капли воды похожего на Ивана, стоило немного помучиться! У Илюши был папин лоб, папин нос и папин волевой подбородок. Только глаза – огромные, с длинными ресницами – достались мальчику от нее. Олеся смотрела на сына и не понимала, как это она сможет оставить его с бабушкой или няней, чтобы уехать в Москву и заниматься карьерой?! Он же такой крохотный, беззащитный. Наверное, придется отложить свои планы хотя бы на год – ничего ведь не изменится за это время. Иван, если не передумал, пусть едет пока один: заработает немного, снимет квартиру. А она покормит ребенка грудью до двенадцати месяцев – надо же иммунитет ему укреплять! – а потом переедет. Илюшу пока оставит с мамой – она даже согласилась уволиться ради внука, – но как только все вопросы в Москве решатся, сына сразу же заберет!
Олеся никогда не могла подумать, что в ней запрятано столько нежности и материнской любви. Она так страстно мечтала всю жизнь об актерской карьере и вдруг так легко решила ее отложить ради этого маленького человечка. Чудные существа все-таки женщины!
Выписывать их должны были по плану – на пятый день, и Олеся с раннего утра ждала своего врача и педиатра. Пусть объяснят, как дальше, дадут рекомендации. Она будет четко все делать, даже несмотря на то, что скоро защита диплома и надо готовиться к выпускным экзаменам. Ребенок важнее всего, а на экзаменах пусть поработает зачетка. Разве не так?
Молодой врач-педиатр долго сидел перед ней, стоявшей у его стола – садиться пока было нельзя, – и перебирал бумаги. Вид у него был такой нахмуренный, что Олеся забеспокоилась.
– Что-то не так? – наконец прервала она молчание.
– Как вам сказать, – его глаза забегали, – есть один вопрос.
– Ну, говорите! – Олеся начала раздражаться.
– У вашего сына, – он по-прежнему смотрел в пол, – врожденный порок сердца.
– Что?! – Олеся оперлась спиной о косяк.
Зачем этот молокосос говорит ей такие вещи?! У него ни опыта, ничего – работает, скорее всего, без году неделю. Вот и городит полную чепуху.
– Стеноз аорты, – пояснил он, как будто Олеся спрашивала об этом, – сужение отверстия аортального клапана. Нет нормального тока крови.
– Вы не понимаете ничего, – взвилась она, – позовите другого врача!
– Другой, – молодой человек наконец посмотрел на нее, и она увидела в его глазах острую жалость, – скажет вам то же самое.
– Нет…
– Ничего не поделаешь, – он, кажется, готов был провалиться сквозь землю, – анализы делали три раза. Кардиолог смотрел…
Только сейчас Олеся поняла, что в словах этого человека нет обмана. Ее сын и в самом деле серьезно болен! Но почему?! Кто в этом виноват?
Она молчала, не в силах произнести ни слова, и тогда врач заговорил сам.
– Ребенку нужна сложная операция, – торопливо объяснял он, – в нашем городе медицинского центра ВПС [2] нет. Можно попробовать Волгоград. В Москву можно: там Бакулева, Филатовская. Но Филатовская работает с москвичами или по факту оплаты. Хотя, – врач сделал паузу, лицо его покраснело, – кардиолог говорит, если есть средства, с таким диагнозом лучше ехать в Германию.
Олеся перестала слышать его, перед глазами стелился туман, горячая кровь забила в ушах набатом. Она начала сползать вниз по косяку…
Их с Илюшей выписали. Поставили на очередь в департаменте здравоохранения – на операцию в Кардиоцентре нужна была квота от них – и распрощались. Сколько ждать операции? Никто этого не знал: может быть, полгода, может быть, год. А если ситуация выйдет из-под контроля раньше? Значит, на то воля Божья – надо смириться…
Слыша такие вещи от людей в белых халатах, Леся едва могла сдержаться от ярости. Да что они понимают?! Речь идет о жизни человека! Это же ребенок живой, не игрушка!
Олеся вернулась домой к Ивану. Первые два дня она не могла найти в себе сил признаться в болезни Илюши, и молодая бабушка от души радовалась внуку, тискала его, с рук не спускала, но, когда Леся рассказала всю правду, отношение моментально переменилось. Антонина Ивановна стала относиться к младенцу так, словно он был заразным, и Олесе, которая чувствовала это, было жалко сына до слез.
Иван, узнав о пороке сердца младенца, поступил еще страшнее – самоустранился, и все. Его испуг был таким сильным, что он, как показалось Олесе, не позволял себе даже думать о том, что у него появился ребенок: уходил ни свет ни заря из дома и возвращался за полночь в стельку пьяный, предоставляя Лесе плакать в подушку. На все ее вопросы и слезы отвечал одной-единственной фразой: «Я без понятия», и Олеся не была даже уверена, что он ее слышит! Наблюдая каждый день сына в невменяемом состоянии, Антонина Ивановна стала смотреть на Олесю волком. Конечно, она во всем виновата! Зачем забеременела? Зачем родила смертельно больного мальчишку, разрушая тем самым судьбу ее сыну?! У Ванечки тонкая психика, да еще гены пьющего отца!
Единственным человеком, который принял боль и беду Олеси на себя, была ее мама. Она обегала всех знакомых кардиологов города с результатами анализов и сказала Лесе, что ждать нельзя ни единого дня: времени у них очень и очень мало! Валерия Игоревна взяла отпуск за свой счет и стала обивать пороги медицинских учреждений города. Да только толку от этого не было никакого: ей говорили, что решить вопрос на уровне врачей нельзя. Речь о бюджетных деньгах! Если бы в городе была нужная клиника, договорились бы как-нибудь, по-свойски. Но ведь этого нет, а потому нужно искать средства!
Олеся была сама не своя. Она забыла обо всем на свете – все прежние мысли, мечты казались ей не более значительными, чем истории из фильмов, которые она раньше смотрела. Единственной ценностью стал Илюша, его здоровье и жизнь. Все свободное от забот о младенце время она сидела в Интернете, выясняя, какие клиники в России и за рубежом могут сделать операцию ее сыну. Изучила сайты, в которых речь шла о болезни; нашла форум родителей, которые сражались с той же бедой, и получила много ценных рекомендаций. Она теперь знала все о ВПС, понимала не хуже врачей подробности и перспективы. С таким диагнозом, как у ее сына, четверть новорожденных мальчиков умирают на первом году жизни! Им с Илюшей срочно нужна была операция, причем лучше в Берлине. И не из-за особого профессионализма хирургов – в московской Бакулевке врачи, говорят, не хуже. Но в Германии оборудование более точное, не такое изношенное, как в России, а это при сложной ситуации Илюши очень важно! Младший медперсонал отличается дисциплинированностью и четко выполняет предписания врачей, что вполне объяснимо: в берлинской клинике на одного ребенка в интенсивной терапии две-три медсестры, а в реанимации в Москве на одну медсестру девять малышей после операции!
Олеся теперь все понимала, все знала, за исключением одного: где взять деньги?!
Ночи напролет она стояла на коленях у кроватки младенца, и беззвучные слезы катились из ее глаз. Она молила о помощи; о человеке, который спас бы Илюшу своей властью – выделил квоту вне очереди или выручил бы деньгами. Именно в эти ночи Олеся осознала, какую жестокую роль играют в жизни людей социальная беспомощность и нищета. Дай ей только Бог выбраться из всего этого, она добьется безбедного будущего для собственного сына. Любым путем!
В редкие минуты отдыха, когда Олеся ложилась на диван и начинала дремать, ей тут же снилось, что Илюша перестал дышать, и она вскидывалась, подбегала к кроватке. Она совсем не спала. Из молодой красивой девушки за короткое время Олеся превратилась в изможденную старуху.
Через две недели, перебрав в одеревеневшей от боли голове все варианты и получив отказ Антонины Ивановны (откуда у нее такие деньжищи?!), Олеся вспомнила про Санина. Как же она не подумала об этом человеке сразу?! Вот кто способен помочь!
Олеся позвонила ему на следующее же утро – голос мужчины звучал настороженно, но довольно приветливо – и попросила о встрече. Санин, к ее великой радости, согласился принять. Причем
