Тайрел медленно поднялся. Она сидела очень неподвижно, когда он приблизился к ее кровати.
— А как вы, милорд? — осторожно спросила она.
Неужели ему не понравилась их страсть?
Его лицо напряглось.
— Если ты спрашиваешь, понравилось ли мне быть с тобой, я думаю, ответ очевиден. Ты самая страстная женщина, которую я когда-либо встречал! Я же знал, что мы с тобой друг другу подходим, когда говорил это.
Она попыталась вздохнуть.
— И что это значит?
— Это значит, что мне невероятно понравилось. Возможно, даже слишком.
Его взгляд потемнел.
— Я сделал тебе больно? — напрямую спросил он.
Она была удивлена.
— Конечно же нет.
— Я спрашиваю правду, Элизабет. — Он был в нерешительности. — Я же заметил, что у тебя долгое время не было мужчины. Твое тело приняло меня нелегко.
— Все было чудесно, милорд! Я ни о чем не жалею!
Разумеется, ей следовало бы исправить последнее заявление. Образ Бланш снова встал между ними.
— Боюсь, что я жалею, — резко произнес он.
— Вы сожалеете?
Она не верила своим ушам. Казалось, его лицо вот-вот лопнет от напряжения.
— Я всегда гордился собой, не только потому, что я джентльмен, но и внимательный мужчина. Я был не внимателен к тебе, более того, я невероятно эгоистичен, Элизабет. Я должен принести извинения, если ты их примешь.
— Вы не должны так говорить! — выдохнула она. — Я в порядке, и вы были более чем внимательны — так нежны, так добры!
Он по-прежнему стоял напряженный.
— Я бы никогда не сделал тебе больно, — сказал он. — По крайней мере, специально.
— Это было неизбежно, не так ли? — прошептала Лизи, так как думала о своей девственности.
Но сразу же покраснела и пожалела о сказанном.
Он уныло отвел взгляд.
Лизи встала с кровати, взяв с собой простыню.
— Милорд… Как вы сказали, прошло много времени. Но я и правда в порядке и…
Он посмотрел на нее.
— Ты должна была сказать мне, — мягко, даже опасно проговорил он.
Лизи не знала, что сказать. Он откашлялся.
— Я решил ехать в Уиклоу один.
— Один? — с недоверием и тревогой спросила она.
— Я уже показал тебе, что у меня огромный аппетит, по крайней мере в отношении тебя. Честно говоря, мне не хватает самоконтроля, и я не доверяю себе. Тебе нужен отдых. Ты останешься здесь, и я пошлю за тобой и мальчиком через неделю.
— Нет, — резко возразила Лизи.
Она не знала, сколько времени пробудет с ним, но рано или поздно оно закончится.
— Нет? Ты противишься моим пожеланиям?
Он не мог в это поверить.
— Да, — решительно ответила она. — Я еду с вами, как мы и планировали.
Неожиданно он улыбнулся:
— Ты очень дерзкая, Элизабет. Иди сюда.
— Что?
Он притянул ее к себе.
— Я не приду к тебе сегодня ночью, — прошептал он, пристально глядя ей в глаза.
Ее сердце забилось с невероятной силой. Но ей удалось улыбнуться ему, когда она поняла, что Тайрел возбужден. Будущее больше не тревожило. Она сейчас вообще о нем не думала.
— Но, кажется, прямо сейчас вам нужна моя постель, милорд. Вы уверены, что не измените свое решение?
Его улыбка исчезла.
— Ты мне нужна, — честно сказал он. — Но не так, как это было ночью. Моя кровь кипит, Элизабет, кипит.
Она застыла. Она поняла, что он хотел сказать. Он хотел обладать ею, без всяких предосторожностей. Представив себе, как это могло бы быть, она оживилась. Ее тело уже было возбуждено до предела, ей стало интересно, как она может соблазнить его в кровати. Прямо здесь, прямо сейчас.
— Моя кровь кипит для тебя, — сказал он, отпустив ее и отступив назад.
— Я рада, — сказала она от всего сердца. — Милорд? — мягко начала она.
— Нет!
Ее щеки вспыхнули.
— Тогда мы подождем.
— Да, подождем. — Он натянуто улыбнулся. — Ты уже правишь днем. — Он поклонился. — Мы уедем после полудня. До Уиклоу ехать двенадцать часов. Мы проведем ночь в гостинице. Увидимся.
Близился полдень, и день уже был замечательный; в ярко-голубом небе парило только несколько маленьких облаков. Лизи с Нэдом сидели в саду на большом шерстяном одеяле. Нэд был занят своими игрушками, а Лизи обхватила колени, притянув их к груди, и не могла сдержать улыбку. Может, Тайрел был прав. Он обещал ей, что она не пожалеет об их уговоре, и в этот момент она не жалела.
— Лизи! Лизи!
Лизи обернулась, радостная слышать голос Джорджи. Внезапно она встревожилась, потому что Джорджи почти бежала, словно что-то случилось. Лизи поднялась, когда Джорджи подбежала к ней. Она взглянула на бледное лицо и красный нос сестры и подумала, что та плакала. Джорджи никогда не ревела.
— Что-то с мамой?
— Нет… Да! — воскликнула Джорджи. — Она сказала, что откажется от меня, если я не выйду за Питера! Прошлой ночью он разговаривал с папой и назначил дату на середину августа!
Лизи обняла ее. Джорджи дрожала.
— Что ты сказала?
— Я сохраняла улыбку на лице, пока эта мерзкая жаба не уехала. Затем я поняла, что не могу выйти за этого человека. Я обманывала себя, думая иначе. Я сказала маме с папой, что лучше уйду в монастырь, чем выйду за него. И я правда так думаю!
— Ты не католичка, — заметила Лизи.
— Папа тоже так сказал, но я ответила, что приму эту веру. И в тот момент у мамы начался сердечный приступ. Она упала на диван, жалуясь на боль в груди, все время причитая, что у нее такая упрямая дочь, как я!
— С ней все в порядке? — обеспокоенно выдохнула Лизи.
Джорджи посмотрела на нее:
— Я убеждена, что у мамы такой же приступ, как у нас с тобой. Все эти ее приступы, все ее жалобы и обмороки, все это — притворство, чтобы заставить нас делать так, как она хочет.
— И конечно же простого приступа было недостаточно, — продолжила Джорджи. — Она припомнила твое несчастное положение и ясно дала понять, что умрет — умрет! — если еще и я опозорю семью. И папа принял ее сторону. До твоего падения, Лизи, он с пониманием относился к тому, что касалось Питера. Сейчас он на стороне мамы. Он боится большего позора.
Лизи было стыдно за себя.
