ведаю, как вам, брате, а мне самое время браться за шпагу.
Буривой скрылся за дверью.
Свет наложил на нее охранное заклятье и, поразмыслив немного, отправился на поиски князя Сувора – надо было попросить карету для утренней поездки. Договорившись с молодым человеком, он двинулся к себе. И опять обнаружил на фоне зашторенного окна краски Перуна и Додолы. По-видимому, окно возле гостевой чародея Смороды казалось Радомире и ее любодею наиболее безопасным местом для свиданий. Самое странное, что оного чародея это по-прежнему совершенно не возмущало…
9. Взгляд в былое: век 76, лето 2, червень.
Свет сидел за столом в своем кабинете и раздумывал над чистым листом бумаги.
Накануне он к столу и близко не подходил (то есть подходил, вестимо, но совсем с другими целями) – душа все еще пела от осознания сохранившейся Силы. Ныне же настроение было хоть вешайся. И не только из-за оборотной стороны Таланта.
В четверницу, сразу опосля аудиенции у Кудесника, он отправился к министру безопасности. Путята Утренник был откровенно доволен нынешним поворотом в судьбе чародея Смороды, улыбался и время от времени удовлетворенно потирал руки. Улыбки его были понятны и ежу – буде посейчас заполучить оного чародея для сыскных работ можно было, лишь обратившись непосредственно к Кудеснику Остромиру (а Остромиру, знамо дело, требовалось доказать, что конкретный сыск не пойдет далее без помощи Смороды), то теперь Свет попадал к Утреннику в прямое подчинение. Со всеми вытекающими из этого события последствиями… Честно говоря, Свет полагал, что опосля разговора с министром, опосля знакомства с предложенной работой он будет назначен на место сгинувшего Буни Лаптя. Будучи опекуном министерства безопасности, он мог бы продолжать труды и в родном Институте теории волшебства – хотя и не столь активно, сколь прежде. Однако Утренник тут же поставил его в пару к сыскнику-волшебнику Буривою Смирному и под завязку загрузил созданную структурную единицу текущими делами.
А ныне утром, едва Свет завершил свои фехтовальные единоборства с Гостомыслом Хакенбергом, курьер вручил ему срочный пакет из канцелярии Кудесника.
Официальная бумага, подписанная самим Остромиром, доводила до сведения чародея Смороды, что с этого дня и впредь, «в целях обеспечения надлежащей безопасности Великого княжества Словенского», он освобождается ото всех задач, кои решал в Институте теории волшебства. Преемнику дела надлежит сдать ныне же, крайний срок – первица послепаломной седмицы. Опосля чего с надлежащим тщанием поучиться качественной работе у Буривоя Смирного. Последних слов на бумаге, знамо дело, не было, но между строк они читались отчетливо.
Преемником оказался патлатый Тур Розвальня, товарищ принципала кафедры теоретической левитации, и дела ему Свет сдал за полдня. Можно было, конечно, и не торопиться, но жгучая обида на Кудесника, вопреки Светову желанию, перебросилась и на Розвальню. А потому видеть лишний раз эту подчеркнуто-виноватую – тот еще лицедей! – физиономию не было ни малейшего желания. Обойдется, друг любезный! И разберется в обстановке самостоятельно – не маленький! А не разберется, так нечего было согласие на переход давать!.. Впрочем, расстались они по-доброму. В конце концов, Тур Розвальня-то в чем виноват?!
На новую работу Свет боле не поехал – проявлять надлежащее тщание ныне тоже не было ни малейшего желания. Связался с Буривоем Смирным, предупредил его и отправился прямиком домой. Там, не удержавшись-таки, сорвал черную злобу на Берендее. Пришлось извиняться… Потом наложил на двери спальни отвращающее заклятье и провалялся несколько часов в постели, размышляя, что за муха укусила Кудесника. Мухи этой он так и не отыскал и к ужину вышел мрачным как никогда.
Прислуга, похоже, уже обо всем откуда-то узнала и вела себя соответствующим образом. Даже Забава молчала, лишь покусывала губы да поглядывала с жалостью, ничем не показывая переполнявшего ее в последние два дня счастья. А может быть, также ощущала себя смертельно-несчастной. Кто в них разберется, в этих влюбленных девицах?.. Персями-то прикоснуться к плечу Света она все равно сумела.
Зря старалась, голубушка, – настроения ему это прикосновение не добавило. Наоборот…
После ужина он поднялся в кабинет, занялся тренировками Таланта. Однако скоро угомонился – энтузиазма не было и в помине.
Ему вдруг показалось, что сейчас откроется дверь, войдет Забава – и проблема решится сама собой. Вроде бы позавчера Забава помогла ему разрядиться…
Однако дверь не открывалась. А звать служанку для такого рода помощи было попросту унизительно. Это ведь не чай подать хозяину!.. И не осталось ничего, кроме как снова обратиться за помощью к сочинительству. В конце концов, чему быть – того не миновать!
Он сел за стол, обмакнул перо в чернильницу. Сейчас на бумагу ляжет первая, совершенно случайная фраза. Потом, в окончательном варианте текста, от проклятой этой фразы и следа не останется, но для того, чтобы творение началось, первая фраза должна быть обязательно случайной.
«Криста с вызовом посмотрела на свои босые ноги»… И совершенно не важно, отчего ее ноги оказались босыми. Как не важно и то, с какой стати она на них посмотрела и почему непременно с вызовом. Пока не важно… Потом, когда станет ясно, где она находилась и что делала, она, вполне возможно, и не станет смотреть на ноги. А вздумает, к примеру, счастливо улыбнуться сидящему напротив Твердиславу… Впрочем, нет, не Твердиславу, скорее уж Виктору. Это имя больше подходит к небылям о Кристе. «Виктор» с латинского – «победитель», и ему найдется кого победить. В жизни всегда находится кого побеждать, но об этом мы подумаем потом. А пока же – «Криста с вызовом посмотрела на свои босые ноги»…
Свет снова обмакнул перо в чернильницу, поднес его к бумаге. И понял вдруг, что не напишет сейчас эту фразу. Ни в коем случае!.. Вот какую-нибудь другую напишет. Запросто!.. Скажем, «Кудеснику Колдовской Дружины Остромиру от чародея Светозара Смороды»… Хотя он вовсе не собирается писать означенному Остромиру. Но – может. А вот про Кристу с ее босыми ногами и вызывающим взглядом – не может. Словно десницу его поразил вызванный чужим заклятьем паралич.
Странным оказался этот паралич. Отложить перо в сторону или почесать сим инструментом бровь он нисколь не мешал, а вот написать про Кристу…
Сила солому ломит. Свет почесал бровь, отложил перо, прислушался к своим ощущениям. И понял вдруг, что острое нежелание писать про Кристины ноги идет откуда-то изнутри, из собственной ментальной оболочки.
Конечно, прощупывать самого себя – занятие бессмысленное. Это известно любому ученику. Ничего вы внутри не найдете, окромя того, что вам и так известно. А потому получается бесполезная трата волшебных сил.
И тем не менее что-то подвигнуло Света на эту бесполезную трату. Он выругался, прилег на оттоманку, сотворил С-заклинание и углубился внутрь себя.
На первый взгляд все пребывало там в полном порядке. Вот острая обида на Остромира, вот удовлетворение от общения с Буривоем Смирным, вот холодное равнодушие к Забаве и всем остальным женщинам подлунной. Опричь Веры-Кристы… Вот что-то связанное с самой Верой-Кристой, бархатисто- теплое на ощупь, сладковатое на вкус. Тут и вовсе разная чепуха – легкая сонливость, нарождающееся желание облегчиться… И над всем этим – злоба, злоба, злоба!
А вот и Темный сектор, неподвластный ни одному волшебнику, непроницаемый даже для Кудесника. Так, по крайней мере, утверждает сам Куд…
Свет замер – парализующее десницу нежелание писать про Кристу проникало в сознание именно оттуда.
Чушь какая-то!.. Волшебная теория ментальностей говорит о Темном секторе лишь одно – пройдите, судари, мимо. И ничего оттуда ввек не исходило, окромя сигнала к окончанию агонии на смертном одре. А опосля оного сигнала волшебнику остается одна дорога – на погост, к Марене… И потому исполать богам, что Темный сектор непроницаем для Таланта! В противном случае последствия чужого проникновения в оную область было бы страшно представить…
И тем не менее нежелание исходит именно оттуда!
В Свете мгновенно проснулся исследователь. Они могут отлучить меня от официальной науки, но запретить изучать самого себя – вот им!!!
