Нет, но какая мощь! Неужели мы все бы стали такими, если раскрыть Темный сектор? Интересно, а Остромира он есть?
– Ну, что ты обнаружил? – Альфар вышел из спальни, протянул Кокошник.
Свет спрятал Кокошник в баул, прошелся по комнате. От него ждали ответа, но вовсе не того, какой он готов был дать. Однако деваться некуда!..
– Я не способен снять это заклятье.
– Не способен или не хочешь?
– Не способен!
И не захотел бы, если б мог, добавил он про себя. Потому что даже сама по себе мысль о том, что рядом со мной живет подобный волшебник, вызывает жуткий страх. Признаемся уж самому себе… Неужели Кудесники все такие. Да они бы могли править нашим миром безо всяких князей, царей и королей… И исполать богам, что варяги оказались не дураками, чего бы они там не добивались!
– Мне жаль тебя, парень! Но не с моим уровнем Таланта снимать такие заклятья.
– Ладно! – Лейф вновь скрылся в спальне. Через незакрытую дверь послушалось шуршание.
Свет включил Зрение.
Аура альфара пылала сквозь стену. В ней были и голубые цвета Перуна, и додолина розовость, и много чего еще. В том числе и страх. Не было в ней только ненависти.
И вдруг аура пропала. Ее не блокировали и не скрыли защитным барьером. Просто ее не стало.
А из дверей спальни вышел волк. Здоровенный такой лесной брат, дымчато-серый, помахивающий хвостом, с раскрытой пастью и свисающим на бок языком.
Свет обмер.
А волк неторопливо прокрался к дивану, встал на задние лапы и положил передние рядом со Снежаниной шуйцей.
– Сейчас я разорву ее, – сказал он по-варяжски. – Перегрызу горло, как вашему Клюю Колотке. Убью, как убили мою Труду. – Волк наклонился к Снежаниной шее, провел по ней языком. – А потом и тебе придет конец. В последний раз спрашиваю – поможешь мне?
Нет, волк не говорил. Голос его звучал прямо в мозгу у Света.
– Подожди, – пробормотал Свет. – Подожди… Подожди…
Остальные варяжские слова он забыл. И почему-то подумал по-словенски: «Так вот что за собака загрызла брата Клюя… Волкодлак!»
– У меня нет времени ждать!
Волкодлак разинул пасть, продемонстрировал Свету зубы, и тот понял, что оная пасть в один присест перекусит Снежанину шейку, такую тоненькую, такую изящную, такую любимую…
Ступор прошел. И варяжские слова вернулись.
Свет выхватил из кармана пистолет.
– Еще одно движение, и я прострелю тебе башку!
Волкодлак посмотрел ему прямо в глаза:
– Давай-давай! Скорее уж ее заденешь… А оборотню пули не страшны!
Свет нажал спусковую скобу.
Грохнул выстрел.
– Дурак! – сказал волкодлак. – Теперь здесь точно появятся стражники… Что ж, ты не оставил мне другого выхода! – Он стянул зубами обрывки платья с девичьей груди, коснулся носом ее левой перси, такой открытой, такой беззащитной, такой любимой… – Сначала я отгрызу ей вот это… Даю тебе одну минуту!
Свет выронил пистолет.
В мозгу его плавился страх за Снежану, и капли этого расплава прожигали душу. Кап-как-кап… Что-то стучалось изнутри, громко и настойчиво, но другое что-то не давало ему выхода. А капли падали…
Волкодлак легонько прикусил Снежанину персь, скосил на Света круглые коричневые глаза.
– Ну, решай!
И тут внутри взорвалось.
Понеслись во все стороны осколки, застывая на лету, превращаясь в тоненькие ниточки.
Вот одна коснулась сердца лежащей на диване девицы, ждущего, горячего, безмятежного…
Другая пронзила стены гостевого дома, стремительно пожрала городское пространство, миновала еще одни стены… – знакомые… резиденция Остромира?.. почему?.. – коснулась еще одного девичьего сердца, горячего, ждущего, тающего от страха…
Третья умчалась далеко-далеко, в никуда… – зима… Руки Двух Богинь… прости, мама, я не смог… – коснулась сердца, познавшего материнскую любовь, горячего, простившего, ждущего…
Снежана пришла в себя, но что-то не давало ей пошевелиться. Оскаленная волчья морда нависла над нею, но страха не было. Ведь ему нужна ее помощь…
Я с вами, мой!..
Сидящая с ногами на кушетке Забава вздрогнула так, что стороживший ее мужчина схватился за пистолет. Страха больше не было. Ведь Светушке нужна помощь…
Любимый, я с вами!
Дубрава Смородина не приходила в себя, и страха в ней не было. Но сыну нужна помощь…
Стрижик мой ясный, я с вами!
По пронзившим мир ниточкам хлынули силы в центр паутины.
Светову ментальность наполнил бездонный океан, в котором невозможно было утонуть. А из океана – как Афродита из пены – родилось заклинание, невозможное, грозное, неотвратимое…
Вытянулось лицо… Заострились зубы… Удлинились уши… Резко надвинулся пол… Со всех сторон понеслись резкие незнакомые запахи… А перед глазами возникли поросшие серой шерстью волчьи лапы.
Лейф понял, что снова ошибся, еще в тот момент, когда новоиспеченный волк Фенрир барахтался в куче чародеевой одежды.
Хозяйкины глаза источали на Лейфа жгучую ненависть – наверное, Труда вот так же смотрела на своих убийц, – но теперь стало не до хозяйки, и альфар с сожалением спрыгнул на пол.
Он не успел – Фенрир уже освободился от своих тряпок.
За дверью что-то крикнул жуликоватый портье. И тут же замолк.
Лейф даже не сообразил, кто из них двоих превратил Глеба в куклу.
Вот и мой Рагнарёк, подумал он. Но, о боги, разве
Да, подумал он, судьба не может быть так жестока ко мне! Ведь я только защищался… И потому боги помогут нуждающемуся… О вы, асы мои! Ты, великий Один, и ты, грозный Тор! Ты, добрый Тковчер, и ты, справедливый Сидналакс!.. Да пребудет со мной сила ваша! И тогда я легко справлюсь с этим юным щенком!
Он хлестанул себя хвостом по бокам и зарычал.
Фенрир ответил не менее мощным рыком.
И Лейф понял, что опять ошибся – рычал не юный щенок, а матерый волчара, зубы съевший в схватках с другими волками, которому было глубоко наплевать, что перед ним Видар, молчаливый бог, будущий мститель. Потому что Фенрир видел перед собой всего лишь оборотня, посягнувшего на беззащитную женщину.
И тогда Лейф понял свою главную ошибку. Следовало ставить на любовь, а он поставил на страх за самку. Но откуда ему было знать, если его первую возлюбленную безжалостно убили, а вторую он столь же безжалостно заставил любить себя сам? Там, где живет нежная страсть, нет места безжалостности. Но откуда ему было знать это? И если бы его сейчас выслушали, он бы высказал свое сожаление…
Однако сожалеть времени уже не было. Его Фенрир неторопливой трусцой шел по дуге, сшибая на пути стулья, и центром этой дуги был Лейф.