За дверью послышалась переливчатая трель, протопали чьи-то ноги, щелкнул замок.
Гипнотизер оказался чуть старше меня, лет тридцати трех-тридцати пяти, брюнет с явно намечающейся лысиной, рост – около метра семидесяти. Узкие плечи и растущее брюшко говорили о его равнодушном отношении к собственному телу. Взгляд карих глаз выглядел странноватым, пока я не понял, что доктор Кунявский носит контактные линзы.
– Чему обязан, Инга Артемьевна? О-о, никак вы теперь носите парик! Зря, блондинкой вам лучше! А это кто с вами?
Я содрал с физиономии бороду.
У доктора отвалилась челюсть, и забегали глаза. Впрочем, он сразу взял себя в руки.
– О-о! И господин… э-э… Арчи Гудвин здесь? Чем обязан такому визиту!
– Может быть, вы пригласите нас в дом, Борис Соломонович? – сказала Инга.
– Минутку, друзья! – Я подошел к хозяину и быстро ощупал карманы.
Оружия при нем не оказалось.
– Мой стерлинг в сейфе. Я никогда не ношу его с собой. Я ученый, а не солдат! Прошу вас в мою обитель!
Мы ввалились в прихожую. Я тут же обшарил взглядом стены. Телекамер, на первый взгляд, не было, но береженого бог бережет…
На противоположной стене висел календарь, изображающий каких-то индийских богов. За ним вполне можно было спрятать камеру.
И я повторил процедуру обшаривания – на этот раз с помощью искателя. Конечно, окажись за календарем телекамера, процесс проверки выдал бы гостей с головой, но мне в очередной раз повезло.
– У меня нет жучков, – сказал Кунявский. – Это было одно из моих условий, прежде чем я согласился работать с органами. Я люблю дом с глухими стенами, а не аквариум, в который может сунуть нос кто угодно.
Возможно, он говорил правду. Но рисковать в любом случае не стоило.
– Действуй, – прошептал я Инге. И повернулся к доктору: – Никаких лишних движений и слов, иначе… – Я выдернул из кармана пистолет.
Инга тут же повисла у Кунявского на плече:
– Не ждал меня, Боренька! Не ждал, бука! А я – вот она! Дай, думаю, загляну, как тут мой лапушка!
Она потащила доктора в комнату. Парик теперь сидел так, что челка свисала на глаза, делая Ингино лицо незнакомым.
Ей-богу, эта девчонка знала многие приемчики изменения собственной внешности.
Я внимательно следил за движениями Кунявского. Его растерянность была сейчас как нельзя кстати. Будто бы к нему явилась давно забытая любовница, и он не знал, что с нею делать.
– Пошли погуляем, Боренька. – Инга на мгновение прижалась к «любовнику» и чмокнула его в уголок рта.
Поцелуй был столь натуральным, что во мне мгновенно проснулась ревность. В этой женщине умерла звезда театральной сцены. Или жила великая шлюха…
– Пойдем, Боренька, – приговаривала она. – Пойдем, лапушка. Ты совсем забыл свою Зайку. А я вот тебя не забыла. Дай, думаю, зайду…
– Мне надо переодеться. – Кунявский потеребил пижаму на выпуклом животике.
Его растерянность вышибла бы слезу у любительниц мелодраматических сериалов, но мы с Ингой сериалами не баловались.
– Ой! – обрадовалась Инга. – И я с тобой. Посмотрю, как ты надеваешь штанишки. Это так возбуждает. Но в постельку мы сразу не побежим. Сначала ужин и выпивка, а уж потом… Ты угостишь меня шампанским, лапушка?
И ни одного «коня в малине»! Ох, актриса! Ах, актриса! Ух, актриса!!!
– Угощу, так и быть, – нехотя согласился лапушка, и они скрылись в спальне.
Инга по-прежнему ворковала, околдовывая Бореньку женскими чарами. Мне даже стало его жаль, если он не голубой, давно уже в собачьей стойке стоять должен. Впрочем, какие тут собачьи стойки, когда у тебя в прихожей мужик с пистолетом!..
Через пару минут они появились из спальни.
– Красавчик! Я прямо таю! – Инга поправила платье на груди, хотя, на мой взгляд, поправлять там было совершенно нечего: Боренька прикоснулся бы к ней разве только под моим пистолетом.
Сам он был теперь как огурчик – синий костюм-тройка, голубая рубашка, галстук с алмазной булавкой…
Едва мы покинули квартиру и хозяин запер двери, я ткнул его «етоичем» в бок:
– Никаких глупостей, Боренька. Мне, лапушка, терять нечего! Первая пуля – твоя!
Он мгновенно вспотел. А я удовлетворенно хмыкнул: доктор Кунявский спекся.
– Хорошо. – Боренька поднял на меня глаза, в которых горела ненависть. – Валенсия осталась на свободе.
У меня исчезли ноги. И руки тоже. Справа мелькнула выкрашенная в коричневый цвет стена, потом серый пол… Где-то рядом еще что-то мелькнуло, но рассмотреть я не мог: глаза стали чужими, они больше не слушались. И только уши мне не изменили.
Металлический грохот, едва слышный звонок. Негромкая возня. Вскрик: «Ой, больно!» И шипящий Ингин голос:
– Еще рыпнешься, конь в малине, и мозги вон!
Сначала возникла боль возле виска. Потом вернулись глаза, и я смог скосить их в сторону.
Кунявский стоял, скрючившись и обнимая левой рукой правую. В трех шагах застыла Инга с дамской «виолеттой». И где только она ее прятала?.. Я бы, конечно, такого оружия не слишком испугался, но доктор Кунявский явно не был специалистом по огнестрелам.
Потом вернулись руки, и я сумел сесть. А потом, наконец, – и ноги.
Нам опять повезло. Кроме Кунявского, разумеется… Упав, я не раскроил себе голову. А в соседней квартире никого не оказалось – прежде чем Инга успела Бориса Соломоновича скрутить, он сумел-таки нажать кнопку звонка.
– Ты как, америкен бой?
– Как парализованный кролик. – Я с трудом поднялся. – Но жить буду. – Я подобрал с пола «етоича». – Что это было?
Инга поправила сдвинувшийся в сторону парик и саданула Кунявского стволом под ребра:
– Колитесь, Борис Соломонович! Ну?!
Доктор скривился от боли:
– Кодовая фраза… Временный паралич некоторых мышц… Ненадолго, но вполне достаточно, чтобы успеть разоружить человека.
– Лихо придумали! – Я потер ушибленную руку. – Но не все предусмотрели!
Кунявский вновь обильно потел. Но пока еще хорохорился:
– А если бы вы пришли один?
Я благодарно посмотрел на Ингу. Моя амазонка и бровью не повела.
– Почистись, америкен бой! И пора сматываться.
Я стряхнул пыль с куртки и брюк.
– Фонарей на лице нет?
– Нет… Думаю, держать его на мушке лучше мне, конь в малине!
– Да уж, – сказал я. – Уж будь добра, подержи. Шустрый у нас собеседник, за ним глаз да глаз нужен!
Лифт все еще находился на этаже: видно, жители этого дома допоздна не гуляли. Мы спустились вниз. Консьерж пребывал в той позе, в какой я его оставил, – спал на диванчике. Мы вышли на улицу, захлопнули за собой дверь.
– Сейчас, Борис Соломонович, поедем к вам в институт, – сказала Инга. – Надеюсь, вы не против?
– Там, между прочим, охрана, – буркнул Кунявский дрогнувшим голосом.
