— Сварщик! — выкрикнул другой воин.
— Да, и лицензия от Союза имеется, — подтвердил Джафет. — Я работаю на границе.
Сома прекрасно понимал, что и это тоже ложь.
— Можно подумать, что Окружную стену построили кентуккийцы.
Воины опять крайне развеселились.
— Не одни кентуккийцы, доброволец, но и многие другие. Мы называем это политикой сдерживания.
— Агитатор, певец, сварщик, — повторил Художник.
На сей раз паста подействовала сильнее, он чувствовал, как немеет, даже думать он стал теперь намного медленнее.
— Убийца, — проухал Сова.
До этого момента Сома не слышал, чтобы он что-нибудь говорил.
Джафет лез на крутой берег впереди Сомы. Услышав сказанное Совой, он остановился, обернулся, нога при этом глубоко ушла в землю, покрытую ковром опавших листьев, и вокруг сразу запахло гнилью. Джафет взглянул на Сову, потом пристально на Сому — он читал его мысли.
— Теперь ты хорошо заторможен, Сома-Художник. Сам голову открыть не сможешь, за тебя это сделаем мы. И вот теперь слушай правду. Мы здесь не затем, чтобы воровать то, что принадлежит ей. Мы пришли, чтобы пробраться в ее владения. Мы пришли, чтобы убить Афину Парфенонскую,[6] королеву логики и Губернаторшу Штата Добровольцев Теннесси.
Дженни-Грязные-Ногти расстелила листья папоротника прямо на стоянке, но прежде чем устроить себе постель, она хорошо их высушила. Лошадь внимательно наблюдала за ней из-за закрывающейся лишь наполовину двери гаража. Большую его часть занимала машина Сомы, она тоже спала после небольшой дозы анестетика.
— Вполне уютная постель, лошадка, — заметила Дженни. — После такого тяжелого дня мы все крепко уснем.
И тут она заметила, как что-то подрагивает на одном из побегов папоротника — кусочек пера попал между листиками, причем перо было черно как вороново крыло, даже отдавало синевой. Сразу повеяло северным ветром. Дженни вздохнула, ведь она была не такой безупречной гражданкой, как Сома, и ее часто доставали полицейские.
С ветки тюльпанного тополя,[7] стоящего у дороги на Нашвилл, вылетел телефон. Он со скрипом упал на землю прямо перед Дженни и уставился на нее глазами- бусинками.
— Звони, — предложил телефон.
— Привет, — сказала Дженни.
Голос у Оператора Дженни был почти такой же, как у самой Дженни. Это ее всегда очень волновало. У операторов других людей голоса были похожи на голоса телезвезд или известных Законодателей, иногда на счастливых персонажей мультфильмов, но Дженни в этом вопросе принадлежала к меньшинству — все ее Операторы и Учителя походили на нее саму. «Мой голос — твой голос».
— Дорожный Патруль Теннесси уже нашел одно перо, Дженни Хилер. — Голос выливался из телефонной трубки, подобно густому холодному сиропу, и медленно втекал ей в уши. — Но и это нам понадобится. Береги его, Дженни, и немного шире раскрой голову.
А вот секрет этих самых перьев. Того, что передала полиции Дженни, и того, что уже нашли раньше. По всей дороге от самой Окружной стены красовались, словно флаги-отметины, эти перья; из стены торчали совиные перья. Перья казались прямо-таки насквозь пропитанными интригой. Они были обработаны очень мощным математическим составом — автономным программным обеспечением, которое было разработано Совами Голуботравья.[8]
Перья были рассчитаны на удар исподтишка, на то, чтобы запутать и сбить с толку. Отмечали они ложный путь, кентуккийцы же ушли совсем другой дорогой.
Специальный состав проник в голову Дженни и просочился сквозь не очень серьезные блоки защиты телефона, а потом и сквозь более серьезные укрепления из колючей проволоки, охранявшие Оператора Дженни. Состав искал Сыщика, а может, даже Законодателя, но для достижения цели врагам нужно было захватить их в одиночку, а это представлялось маловероятным.
Состав старательно избегал Командоров Великой Соляной Скалы, которая окружала Парфенон. Состав был очень хитро устроен. Задачи перед ним стояли вполне реальные. Он помечал ложный путь.
Кроу заставляли Сому нести груз. Один из них сказал:
— Ты сильнее, чем думаешь, — и водрузил ему на спину полный бочонок из белого дуба.
Такие же бочонки несли многие воины-кроу, а у других были мокрые, грязные джутовые мешки. Из мешкав местами торчали корешки, а пахло от них так же, как пахнет из погребов бедняков.
Джафет Сапп нес лишь какой-то лист бумаги. Иногда вместе с Совой и голубоглазым юношей он склонялся над этим листом, тогда остальные располагались неподалеку и наслаждались кратковременным отдыхом.
Сома понятия не имел, где именно они находятся, хотя смутно припоминал, что воины говорили об арке у северных предместий. Судя по разговорам, они, как ни странно, направлялись к столице. Голова у Сомы была как в тумане, мозги и мысли размякли — никаких особо неприятных ощущений, но ориентированию на местности такое состояние не способствовало.
Зато он знал точное время. Зеленоватый свет, пробивающийся в овраг, где они остановились на приват, стал розовым. Несмотря на туман в голове, Сома узнал перемену освещения и улыбнулся.
Тучи издали резкий клич, и вдруг все вокруг ожило. Впервые за весь день изумленные происходящим кроу забыли о Соме, и он спокойно мог исполнить гимн, потому что кроу были заняты своими делами и не обращали на него никакого внимания.
Когда с небес послышался звон колокола, Джафет бросил маску на землю, пристально посмотрел на поджарого рыжего воина и заорал:
— Где же наш хранитель времени? Ты обязан был нас предупредить!
Ответить воин не успел, он, как и остальные, рылся в рюкзаке и вскоре достал странные зубчатые наушники для защиты ушей и нацепил их на голову.
Заиграла музыка, и Сома запел:
— Сегодня мы перестроим Теннесси, каждую ночь мы обновляем Теннесси…
Ему казалось крайне странным, что кентуккийцы не подхватывают гимн, не встают в хоровод, ведь теннессийцы обычно поступали именно так.
Хотя если бы они запели, это было бы еще более странно.
— Сегодня мы перестроим Теннесси, каждую ночь мы обновляем Теннесси…
Заиграли цветы-трубы, росшие в тени ив на другом берегу пересохшего ручья. Сома не привык к такому громкому духовому оркестру. Наверное, до города все-таки далеко. Обычно страстные поклонники тех или иных музыкальных инструментов и партий специально находили места, подобные этому, и спешили туда во время исполнения гимна.
— Сегодня мы перестроим Теннесси, каждую ночь мы обновляем Теннесси…
Сома мирно танцевал, но при этом поглядывал на толстого енота,[9] который кивал в такт музыке и переворачивал камни на дне ручья, и вдруг Сома заметил, что молодой кроу, чуть раньше так мечтавший посмотреть на медведя, тоже начал отбивать такт своим украшенным птичьими когтями сапогом. Первым из воинов это заметил Сова.
— Сегодня мы перестроим Теннесси, каждую ночь мы обновляем Теннесси…
При звуках гимна Сома сегодня не чувствовал такой общности с согражданами, как обычно, не ощущал подъема веры и сил, но считал, что во всем виновата паста, которой вымазали его кентуккийцы. Интересно, они и молодому кроу вкатят те же препараты? Юноша слабо сопротивлялся под напором Совы, который прижал его к земле. Остальные воины держали ему руки и ноги, а Джафет достал шприц с молочно-коричневатой смесью, похожей на мед, и ввел юноше полную дозу. Сома подумал, что знает имя
