нас только мечтают. Знаешь, сколько людей на свете страдают оттого, что живут словно во сне, что жизнь скользит мимо них, не задевая ни сердца, ни воображения, что из всех чувств единственно реальным для них остается скука? Если бы ты и поменялась местами с каким-нибудь сонным флегматиком, скоро поняла бы, что такая жизнь не для тебя.
– Не может быть!
– Может. Поверь мне.
По дороге в «Белладжо» я размышляю о том, что все в мире относительно. Как я восхищалась Стрипом! А по сравнению с центром Вегаса он – словно захудалый магазинчик на окраине рядом с универмагом «Маркс и Спенсер».
День второй в «Экстравагантных товарах» прошел без приключений – если не считать маленького мальчика, умудрившегося поджечь себе челку сувенирной свечой. В обеденный перерыв заходили Синди с Лейлой, но я побоялась знакомить их с Сэмом и выпроводила, обещав поужинать с ними в «Священной Корове» после работы. За ужином выложила последние новости от Иззи и Рида, а потом долго убеждала девчонок, что я незнакома с королевой. Кажется, они так и не поверили. Не успели мы оглянуться, как стемнело. Синди и Лейла, распрощавшись, отправились к себе в клуб; я поболтала немного с барменом, а потом появился Скотт и предложил самую, на мой взгляд; идеальную терапию – поехать потанцевать!
Уже почти одиннадцать: мы сворачиваем со Стрипа, несколько минут блуждаем в переплетении улочек и паркуемся у ночного клуба под названием «Цыган». Не успевает Скотт заглушить мотор, как в окно водителя просовывается голова с прической, как у феи Динь-Динь, но тем не менее несомненно мужская, и звучно чмокает моего кавалера в губы.
– Ты где пропадал, дрянной мальчишка? Совсем нас позабыл?
– Джимми, познакомься, это Джейми!
– Ух ты, какая красотка! Так вот на кого ты меня променял!
– Джимми – танцор с туристического лайнера. Если хорошенько попросишь, он покажет, как садятся на шпагат, – улыбается Скотт.
Клуб небольшой, полутемный. Мускулистые молодые люди сверкают голыми торсами: свернутые майки торчат у них из задних карманов, словно тряпки для мытья окон. Я прохожу мимо них к бару, заказываю коктейль у красавца-бармена с проколотыми сосками, и уже половину выпиваю, как вдруг до меня доходит, что в клубе нет женщин. Совсем. Я единственная.
Не понимаю, как мне раньше не пришло в голову, что Скотт голубой! Не так уж трудно было догадаться. Крашеные волосы и все такое… Да я уже и привыкла, что добрая половина мужчин, которые мне нравятся, рано или поздно оказываются геями. Должно быть, меня сбили со следа его докторские замашки. Так или иначе, я не разочарована – напротив, рада, что не успела преисполниться надеждами и испортить нашу зарождающуюся дружбу.
Джимми вытаскивает нас на танцплощадку… и следующие два часа проходят в вихре бешеной пляски. Устоять невозможно. Жаль, что здесь нет Колина, – вот кто обожает хорошие дискотеки! Наконец, энергия танца высасывает из нас все силы: мы с Джимми падаем на свободные стулья, а Скотт, шатаясь, исчезает в буфете.
– Небось заанализировал тебя до смерти? – спрашивает Джимми, кивая в сторону уходящего друга.
– Ага! Не могу больше! – смеюсь я.
– В теории-то все это хорошо… – раздумчиво говорит Джимми. – Проблема в другом. Кто виноват и что делать, большинство людей понимает и без психоаналитика. Вопрос лишь в том, как это сделать. Как воплотить, так сказать, теорию в жизнь…
Возвращается Скотт: в каждой руке – по бутылке воды. Мы опрокидываем их одним духом и счастливо улыбаемся, утолив жажду. Затем Джимми объявляет, что потанцует еще.
– Ни за что! – визжу я, когда он пытается и меня поднять на ноги.
Мы со Скоттом остаемся на своих местах и любуемся танцующими, подпевая в лад певцу: «Я тот, кто я есть».
– Когда ты узнал, что «ты – тот, кто ты есть»? – спрашиваю я.
Скотт задумывается:
– Знаешь… знал, наверно, с детства. Однако еще в колледже у меня были подружки. Только недавно я смирился и принял себя таким, как есть.
– Недавно – это когда?
– Я – открытый гей с тех пор, как живу в Вегасе.
– Твои родители, наверно, разозлились… или как?
– Или как. Это долгая история.
– Дорогой, мне спешить некуда! – улыбаюсь я.
– Теперь ты поработаешь психоаналитиком?
– Конечно. Сначала ты меня выслушал, теперь я тебя. Все по справедливости.
Грохот музыки и безудержное веселье ночного клуба мало подходит для полночных откровений. Мы перемещаемся в «Париж» (отель, естественно!), и там, в кафе, вертя в руках ломтик торта, Скотт признается:
– Родители так и не знают, что я гей.
На мое «почему?» он объясняет своим спокойным, мягким, «докторским» голосом, что восемь лет назад его отец ушел из семьи. К мужчине.
– Он все объяснил, но мать умоляла его остаться. Она не могла ни понять, ни принять этого. И не приняла до сих пор. С каждым годом она все сильнее замыкается в своей горечи и обиде. Знаешь, это
