Советов, они уже в полутора километрах. Аэродром защищает по периметру тонкая цепочка наших пехотинцев; железные чудовища могут ворваться сюда в любое мгновение. Появление «Штук» – благословение для защитников. Вместе с «Не-123» мы до позднего вечера осуществляем непрерывные налеты на атакующих, поднимаясь в воздух всего через несколько минут после приземления. Теперь наземные войска могут справиться и без нас, но мы постоянно наготове, если прорвутся русские танки. Ночь мы проводим в казармах на южных окраинах города. Лязг гусениц постоянно нас будит. Это наш трактор перетаскивает орудие или наступают танки иванов? Здесь, в Калинине, может случиться всякое. Пехотинцы говорили нам, что вчера несколько танков выехали на рынок, стреляя во все, что попадалось на пути. Они прорвали наши передовые рубежи, и потребовалось немало труда, чтобы с ними справиться. Мы слышим постоянный орудийный гул; артиллерия стреляет по иванам через наши головы.
Ночи из-за низких облаков очень темны. Воздушные бои если и ведутся, то совсем низко над землей. Пути снабжения снова перерезаны наземными войсками, и у нас снова многочисленные нехватки. Однако куда страшнее погодные условия. Внезапно грянувший мороз в 40 градусов замораживает обычную смазку. Пулеметы выходят из строя. Говорят, русские не обращают внимания на холод – у них есть специальный животный жир и прочие средства. У нас же не хватает буквально всего, а это уменьшает наши возможности в условиях жуткого холода. До нас доходит совсем немногое. Местные жители не могут припомнить подобных холодов в последние двадцать – тридцать лет. Борьба с холодом тяжелее, чем борьба с противником. Советы не могли и мечтать о лучшем союзнике. Танкисты утверждают, что башни их танков не поворачиваются, все замерзает. Мы возвращаемся в Калинин и на протяжении нескольких дней совершаем боевые вылеты. Линия фронта снова отодвигается на несколько километров к востоку от нашего аэродрома, и мы возвращаемся на свой аэродром в Старице, где нас совсем заждались. Мы делаем вылеты на Осташков, после чего получаем приказ перебираться в Горстово около Рузы, примерно в 80 километрах от Москвы.
Брошенные сюда немецкие дивизии пробивались по автостраде Можайск – Москва. На острие главного удара через Звенигород и Истру наши танки уже в 10 километрах от русской столицы. Другая группа проникает даже дальше на восток и захвывает два плацдарма на восточном берегу канала имени Москвы; один из этих плацдармов находился в районе Дмитрова.
Но уже декабрь, и термометр показывает 40–50 градусов ниже нуля.[3] Ужасные снегопады, облачность низкая, огонь зениток ужасный. Пилот Клаус, исключительно хороший летчик и один из немногих, с кем я начинал воевать, убит, по всей видимости, случайным попаданием снаряда с русского танка. Здесь, как и в Калинине, главным нашим врагом является погода. Она спасает Москву. Русский солдат дерется отчаянно, но он тоже устал и без этого своего союзника не смог бы задержать наше продвижение. Даже свежие дивизии из Сибири не оказали бы решающего значения. Немецкие армии из-за холода не способны воевать. Поезда практически не ходят, резервов нет, снабжения никакого, нет транспорта вывозить раненых. Одной лишь железной решимости недостаточно. Мы достигли предела своих сил. Не хватает самых необходимых вещей. Техника не работает, транспорт забивает дороги – нет горючего, нет вооружения. Грузовики не ходят, единственное средство передвижения – сани. Все чаще приходится перелетать на аэродромы, расположенные дальше на западе. У нас осталось совсем мало машин. При низких температурах двигатели живут недолго. Как и раньше, когда инициатива была у нас, приходится совершать вылеты в поддержку наземных войск, теперь уже сдерживающих наступающие Советы.
Проходит немного времени после того, как нам пришлось покинуть канал имени Москвы. Мы уже не владеем большой дамбой северо-западнее Клина в направлении Калинина. Испанская Голубая дивизия, оказав врагу храброе сопротивление, эвакуировалась в город Клин. Скоро наступит и наш черед.
Уже приближается Рождество, а иваны все еще пробиваются к Волоколамску, северо-западнее нас. Мы вместе с штабом эскадрильи располагаемся в местной школе и спим на полу большой классной комнаты; когда мы встаем, мне передают, что я разговаривал во сне. Другая часть нашей эскадрильи располагается в обмазанных глиной домах, которые тут обычны. Когда входишь в подобный дом, создается впечатление, что ты перенесся в какую-нибудь первобытную страну на три столетия назад. Жилая комната отличается тем, что в ней ничего не видно из-за табачного дыма. Мужская часть семьи курит траву, которую называет «махорка» и которая своим запахом пропитывает все. Как только привыкаешь к этому дыму, видишь самый лучший предмет мебели – покрашенную известкой массивную каменную печь. Вокруг нее три поколения живет, ест, смеется, плачет, рождается и умирает. В более богатых домах перед печью находится деревянная выгородка, где играют в догонялки поросята и другие домашние животные. Из темноты на тебя пикируют отборные и налитые кровью клопы – пикируют с точностью, за которую их можно назвать «Штуками» мира насекомых. Ужасная духота, но мужчины и женщины, казалось, не замечают ее. Они не знают другой жизни. Так жили их предки на протяжении столетий, так будут жить и они. Только современное поколение, похоже, перестало слагать сказки. Возможно, из-за того, что они живут слишком близко к Москве.
Москва-река протекает через нашу деревню, чтобы нести свои воды к городу с Кремлем. В нелетную погоду мы играем на ней в хоккей. Это позволяет сохранить мышцы упругими, хотя бывают и травмы. У адъютанта нашего командира, к примеру, после одной такой игры нос смотрит несколько направо. Но игра хорошо отвлекает нас от печальных мыслей, связанных с положением на фронте. После яростных матчей на льду Москвы-реки я всегда направляюсь в сауну. Это одна из финских паровых бань в деревне. Место для купания оказалось, однако, столь темно и скользко, что однажды я, переступая через прислоненную к стене лопату, делаю неловкий шаг и получаю рваную рану.
Советы обошли нас с севера. Из-за этого поступило распоряжение перелететь на тыловой аэродром. Но мы не можем подняться в воздух – на протяжении нескольких дней облака висят над лесом по направлению к Вязьме, так что о перелете не могло быть и речи. Снег на летном поле лежит толстым слоем. Нам сильно повезет, если сюда не заявятся иваны вместе с Санта-Клаусом. Русские подразделения, что проходят мимо, определенно не знают о нашем присутствии – иначе уже давно бы нас прихлопнули.
Таким образом, нам приходится очень тихо праздновать Рождество в школе Горстова. С наступлением темноты многие молчаливы; все прислушиваются – не раздастся ли откуда-либо громкий звук. Пара стаканов крепчайшей водки подняла настроение даже самых угрюмых. Зазвучали рождественские песни, и плохое настроение исчезает. В полдень нас посещает командир полка, чтобы вручить ордена. В нашей эскадрилье я был первым, получившим Рыцарский Железный крест. В первый день рождественских каникул мы посылаем вызов нашим спортивным коллегам из Москвы на хоккейный матч. Ответа не следует, и нам приходится играть на льду Москвы-реки самим. Плохая погода продолжается еще несколько дней.
Как только погода улучшилась, мы отправляемся в путь, следуя над безбрежными лесами вдоль автострады на Вязьму. Скоро погода портится, и самолеты, сбившись в кучу, спускаются к самым верхушкам деревьев. Вокруг только серые облака, кружащиеся клочья тумана и снег. При этом трудно не потерять друг друга из виду. Безопасность в воздухе зависит от мастерства ведущего группы. Подобный перелет опаснее любого боевого вылета. Тот день оказался для нас поистине черным – мы потеряли несколько экипажей, которые оказались неспособными преодолеть трудности. Над Вязьмой мы поворачиваем направо и летим в направлении Сычевка – Ржев. Совершив посадку на покрытый густым снегом аэродром в Дугине, примерно в 20 километрах южнее Сычевки, мы располагаемся в колхозе. Здесь безжалостный холод, но наконец к нам по воздуху прибывают подходящее обмундирование и оборудование. На нашем аэродроме ежедневно приземляются транспортные самолеты, доставляющие одежду, лыжи, сани и другие вещи. Но время для захвата Москвы уже упущено. Тех десятков тысяч наших товарищей, которых убил холод, уже не вернуть. Нового наступательного порыва для армии уже не будет, она зарылась в дыры и окопы из-за безжалостного удара невыносимо тяжелой зимы.
Мы летаем в районах, знакомых нам по боевым действиям прошлого лета, – около истока Волги западнее Ржева и вдоль железнодорожной линии около Оленина и к югу. Глубокий снег создает нашим войскам колоссальные трудности; Советы же в своей стихии. Теперь самый умный техник – это тот, который использует самые примитивные методы работы и передвижения. Двигатели больше не заводятся, все твердо от мороза, гидравлика не работает, надеяться на показания приборов нельзя. Утром моторы отказываются работать при таких температурах, хотя мы и укрываем их матрасами из соломы. Механикам приходится проводить ночь вне стен, чтобы каждые полчаса прогревать моторы – иначе утром они не заведутся. Присматривая за моторами ночь напролет, механики получают обморожения. Как инженер-
