офицер, я всегда на морозе, чтобы быть наготове между вылетами и по мере надобности чинить самолеты. Во время полетов случаев обморожения мало. Нам приходится летать низко из-за плохой погоды, в нас бьют зенитки, так что времени обращать внимание на холод нет, хотя, конечно, вернувшись в теплое помещение, мы замечаем у себя обмороженные места.
В начале января генерал фон Рихтхофен в «шторьхе» приземляется на нашем аэродроме и именем фюрера награждает меня Рыцарским Железным крестом. В приказе о награждении упоминаются успешные атаки кораблей и разрушенные за прошедший год мосты.
На следующий день наступает еще более сильный холод, который очень усложняет нашу задачу сохранить самолеты в работоспособном состоянии. Я вижу, как отчаявшиеся механики согревают двигатели открытым пламенем, пытаясь возвратить их к жизни. Один из них сказал мне:
– Двигатели либо заработают, либо сгорят дотла. Если они не заработают, пользы от них все равно никакой.
Этот метод поражает меня тем, насколько крайние меры приходится выбирать, и я придумываю другой способ. Бензин можно греть в жестяной печи. Сверху приделать трубу с перфорированной крышкой, чтобы задерживать искры. Мы ставим это устройство под двигателем и зажигаем огонь, направляя трубу на топливный насос, вокруг которого теперь распространяется тепло. Прогревание длится до появления результата. Устройство примитивно, но для русской зимы работает сносно. Позднее мы получаем сложные нагреватели и технические приспособления. Они прекрасно сконструированы, но, к сожалению, зависят от работы своей точной техники – слабеньких моторов и сложных устройств. Их самих нужно заставлять работать, а они этого не желают из-за холода. Таким образом, на протяжении всей зимы пользы от наших самолетов мало. Немногие пригодные машины даются опытным, слетанным экипажам, так что отсутствие количества в некоторой степени компенсируется качеством.
Несколько дней мы совершаем налеты на железнодорожную линию Сычевка – Ржев, где русские пытаются прорвать фронт. Наш аэродром находится близ линии фронта – как и несколько недель назад в Калинине. На сей раз у нас нет наземных войск, которые бы остановили его продвижение, и однажды ночью иваны, наступая из Сычевку, внезапно появляются на окраинах Дугина. Офицер Крескен, командир нашей комендантской роты, собирает группу частью из наших наземных служб, частью из соседних подразделений и удерживает аэродром. Наши отважные механики дежурят по ночам в траншеях с гранатами и винтовками; днем они продолжают свою работу. Ничего не может произойти с нами днем, поскольку у нас еще есть запас бензина и бомб. Два следующих дня нас атакуют кавалерия и отряды лыжников. Ситуация становится критической, и мы уже сбрасываем бомбы недалеко от границ аэродрома. Советские потери очень велики. Затем Крескен, бывший спортсмен, организует контрнаступление, лично возглавляя боевую группу. Наши самолеты висят над ним, стреляя и бросая бомбы на всех, кто может ему помешать. В результате окрестности нашего аэродрома снова очищены. Солдаты люфтваффе в начале войны не предполагали, что их будут использовать подобным образом. Затем войска с бронетехникой расширяют отбитую нами территорию, занимают Сычевку и переносят в нее свой командный пункт. Таким образом, положение на линии Гжатск – Ржев, прикрывающей наш аэродром, снова стабилизируется. Дни скучного отступления завершились.
Лисы лучше нас приспособлены к холоду. Каждый раз, как мы возвращаемся обратно из Ржева на низкой высоте над скрытыми снегом равнинами, мы замечаем крадущихся в снегу лис. Когда мы проносимся над ними на высоте нескольких метров, они приседают и испуганно смотрят на нас. У Якеля оставались патроны в пулемете, он прицеливается в одну лису и убивает ее. Затем Якель вновь возвращается на это место, однако оказывается, что шкура лисы совершенно испорчена пулевыми отверстиями.
Неприятным сюрпризом для меня становится новость, что за большое количество боевых вылетов я должен немедленно отправляться в Германию. После отпуска мне приказано следовать в Грац в Штирии, где предстоит возглавить звено резерва, чтобы передавать новым пилотам свой опыт. Мои уверения, что мне не нужен отпуск, что я не хочу оставлять свой полк, – и даже использование знакомств, – успеха не имеют. Полученный приказ обжалованию не подлежит. Трудно прощаться с товарищами, с которыми свела меня судьба. Наш командир лейтенант Пресслер хочет запросить меня обратно, как только я приступлю к новой работе. Я готов ухватиться за любую возможность.
И вот я лечу на запад в транспортном самолете, который следует через Витебск, Минск и Варшаву в Германию. В отпуске я катаюсь на лыжах в Ризенгебирге и Тироле и пытаюсь бороться со своей яростью, вкладывая эмоции в спортивные упражнения под ярким солнцем. Постепенно покой горной страны, в которой расположен мой дом, и красота сверкающих снегом горных вершин снимают напряжение, накопленное за время ежедневных вылетов.
Глава 6
УЧЕБА И ПРАКТИКА
Незадолго до перехода на работу по подготовке новых экипажей я женюсь. Мой отец все еще служит приходским священником, и именно он проводит свадебную церемонию венчания в нашей маленькой деревенской церквушке, с которой у меня связано столько счастливых воспоминаний беззаботного детства.
Затем я отправляюсь в Грац – на этот раз не для учебы, а в качестве инструктора. Полет в строю, пикирование, сброс бомб, стрельба. Часто мне приходится проводить в самолете восемь часов в день, поскольку в настоящее время на помощников рассчитывать не приходится. При плохой погоде или плановом техническом обслуживании мы занимаемся строевой подготовкой или спортом. Экипажи присылаются ко мне для совершенствования мастерства из школ по подготовке пилотов для «Штук»; от меня пилоты улетают на фронт. Когда-нибудь я с ними снова встречусь – возможно, кто-то из них попадет и в мое подразделение. В этом случае я спокоен за их подготовку. В часы отдыха я продолжаю заниматься спортом: играю в теннис, плаваю или провожу время в живописной местности вокруг Граца. Через два месяца мне дают помощника. Пилот Якель из 3-го звена только что награжден Рыцарским Железным крестом и одновременно с этим переведен в учебную часть. Мы совершаем вылеты на мирные цели так, словно они боевые. Под моим началом два «мессершмитта», и это дает возможность имитировать перехват «Штук» противником. Курс подготовки трудный и напряженный, но я верю, что летчики, прошедшие его и выполнившие все, что от них требуется, узнают очень много. Выносливость и физическую крепость им дает спорт. Почти каждое утро в понедельник звено делает забег на десять километров. В полдень мы отправляемся в Андритц поплавать и испытать свои нервы. Пилоты успешно сдают нормы по прыжкам, за сдачу норм по плаванию разгорается увлекательное состязание.
Якель всего на несколько лет моложе меня, но он до сих пор ведет себя по-мальчишески. Невозможно сердиться на него, каким бы неприятным ни был его проступок. Он весел и полон энергии; принимает жизнь во всей ее полноте. В полдень по воскресеньям я обычно отправляюсь в горы. Перед пропускным пунктом находится автобусная остановка, и я сажусь в автобус, чтобы добраться до города. Когда я вижу тень от автобуса, то замечаю на крыше фигуры. Обычно на крышу забираются подурачиться – особенно когда по тротуару идет девушка. По головным уборам я понимаю, кто это. Это солдаты из нашей части, но определенно не мои подчиненные, поскольку я неоднократно оглашал строгий приказ для военнослужащих не кататься на крышах автобусов. Довольно ядовито я замечаю сидящему рядом лейтенанту наземного подразделения:
– Эти парни, должно быть, ваши.
Чуть высокомерно он отвечает:
– Вы будете смеяться, но это ваши.
Когда солдаты прибывают в Грац, я приказываю им доложиться мне в одиннадцать утра в понедельник. Они прибывают в указанное время получить то, что заслужили, и я говорю:
– Что, черт побери, это значит? Вы нарушили приказ. Это неслыханно!
По их лицам я вижу, что они хотят что-то сказать, и спрашиваю, что они могут сказать в свое оправдание.
– Мы думали, что не делаем ничего предосудительного, если с нами офицер Якель.
Я поспешно распускаю их, едва сдерживая смех. Затем представляю себе Якеля, скорчившегося на крыше автобуса. Когда я спрашиваю Якеля, зачем он подвергает себя опасности, он делает такое невинное лицо, что я не могу не улыбнуться.
