Колодану казалось, что такая лаконичность из-за него, чужого здесь человека, не раз он собирался встать и выйти, не мешать людям, но вставать не хотелось: на этих голых досках было почему-то удобно, даже уютно. Потом в землянку начали заходить какие-то командиры с докладами, и все, как сговорившись, поминали противника одинаково в третьем лице: «Он открыл огонь», «Он выставил мины», «Совсем он обнаглел». И Колодану представлялось, что смотрит спектакль из времен той севастопольской обороны, когда и офицеры и солдаты говорили о противнике точно так же…
Его вежливо разбудили, напомнили:
— Вы хотели на передовую? Пора.
Сразу вспомнилось, как еще в Москве, когда его спрашивали, куда едет, и он отвечал, что в Севастополь, люди замирали в испуге: «Это ж похлеще, чем на передовую!» Потом уже здесь в штабе армии ему пришлось проситься на передовую. И вот, добравшись сюда, выясняется, что до передовой еще далеко.
Худощавый подвижный майор, вызвавшийся проводить Колодана до наблюдательного пункта, кинул за плечо автомат и быстро пошел по тропе, чуть заметной среди сухой прошлогодней травы. Под ноги то и дело подвертывались острые камни. Колодан наклонился и среди щебенки, втоптанной в землю, увидел ржавые осколки.
— Ого! — воскликнул он. Хотел добавить, что это — первое свидетельство героизма севастопольцев, а сказал совсем другое, неожиданно пришедшее в голову: — Вот будет школьникам работы после войны — собирать металлолом.
— Да, конечно, — отозвался майор. — Кровь она высыхает. Вскоре спустились в неглубокий ход сообщения и пошли, не пригибаясь.
Наблюдательный пункт представлял собой небольшой блиндаж, накрытый железобетонным колпаком с прорезью. Стоял тут короткий, не по росту, топчан, возле него — железная печка, остывающая, уже погашенная, чтобы дым не демаскировал. Наблюдатель, сидевший у стереотрубы, не отрываясь от окуляров, кидал короткие фразы, и казалось, что он разговаривает сам с собой.
Лейтенант, дежуривший на НП, сказал наблюдателю, чтобы подвинулся. Колодан жадно приник к окулярам и наконец-то увидел то, что называлось передним краем. Сразу перед НП простиралась долина речки, за ней горбились холмы. Хорошо было видно изломанную линию окопов, извилистые тропинки и на них движущиеся черные пятна.
— Моряки?! — изумился Колодан. — Их же и от немцев видно!
— Видно! — вздохнул майор. — Флотское обмундирование — прямо беда. Сколько братишек из-за черных бушлатов да шинелей попали на прицел. Ну да скоро все переоденутся, уже есть приказ. Да и понимать начали: лучше в пехотном жить, чем во флотском — к богу в рай.
У стереотрубы можно было сидеть без конца, так это было интересно, но наблюдатель бесцеремонно отодвинул Колодана.
— Пойдем назад? — спросил майор.
— А мне обещали на передовую.
— Можно, конечно, но стоит ли?
— Как же я буду писать о бойцах, не видя их?
— Так вот же бойцы. — Майор оглянулся на наблюдателя и телефониста у двери.
— Я хотел бы повидать и тех, что в окопах.
Они снова спустились в овражек, прошли по нему, а затем, поднявшись по склону, поползли. Локти сразу промокли, охолодели. Колодан представил, во что превратится после такого ползания его новенькая шинель, но заставил себя не думать об этом.
Так ползком и добрались до небольшого окопчика перед землянкой командного пункта батальона. Начальник штаба батальона, сгорбленный и какой-то весь нахохлившийся капитан встретил их сердито.
— Мы же днем не ходим. Засекут, придется опять КП менять.
— А в роты? — спросил Колодан.
Я же сказал: до темноты никакого движения.
Как ни короток мартовский день, его хватило и на интервью со всеми, находившимися на КП, и вместе и порознь, и на подробные рассказы о Москве, и на то, чтобы соснуть немного.
Разбудили его к ужину, который был тут вместе и обедом, поскольку еду приносили только с наступлением темноты. Колодан уже знал, что разносолов в Севастополе не бывает, суп с надоевшими клецками да наркомовские сто грамм, — и очень удивился, увидев на столе тарелку горячей пахучей картошки. Откуда? Оказалось, бомба помогла. Во время бомбежки садануло одного бойца картофелиной по каске. Потом среди комьев земли пособирали много картофелин. Нашли и яму, заложенную колхозниками в прошлом году.
После ужина отправились на передовую. Вел капитан: не зная тропы, можно было запросто наступить на свою же мину. За гребнем порхали ракеты, заполняя лощину трепетными тенями. Вскоре оказались в траншее, долго шли по ней и, наконец, согнувшись, вползли в землянку командира роты.
«Чем ближе к передовой, тем миниатюрнее жилища командиров», — отметил про себя Колодан, вслед за всеми садясь прямо на землю: стоять, тут было невозможно, только сидеть, либо лежать. На ящике, служившем столом, чадил фитиль, опущенный в склянку из-под чернил. Возле ящика сидел лейтенант, за его спиной полулежал телефонист. Ни тот, ни другой не сделали никаких попыток хотя бы переменить позу.
Разговор у ротного получился совсем уж лаконичным: «Да, нет, пожалуйста…» Посидели, покурили и пошли в окопы. Бойцы, мимо которых проходили, тоже не пытались встать, только с интересом поворачивали головы: новый человек в окопе — всегда интересно.
— Откуда гости? — прогудел в темноте недовольный голос.
— Корреспондент. Из Москвы, — тихо ответил лейтенант.
— Братва! Корреспондент прибыл поглядеть на нас.
Его потрогали в темноте.
— Почему так тихо говорите? — спросил Колодан.
— Так немец-то — доплюнуть можно. Не любит, когда мы шумим. Чуть что — шерстит из пулеметов, а то минами начинает кидаться.
— Ну, хватит, товарищи, — сказал ротный.
— Чего хватит?! Дай с человеком поговорить.
— Неужели немцы так близко? — спросил Колодан.
— Да вон, поглядите.
Кто-то крупный, — ни лица, ни звания не разглядеть, — навалился грудью на бруствер, показал в темноту. — Камень видите? Рядом куст. За кустом и сидят.
От порхающих ракет по полю ползали тени, и трудно было разобрать, где камень, а где куст.
— Слышно разговоры?
— Еще как! Бывает, орут: «Рус, иди, сала дам!»
— А вы что?
— А наши матюгом. Не помогает, так гранатами. Есть один, далеко гранаты кидает.
И тут Колодану захотелось побыть в окопе одному, до конца прочувствовать, что ощущает боец, сидя в одиночестве. Сказал об этом командирам. Те промолчали.
— На левом фланге можно, — сказал лейтенант, — Там до немца далеко.
Он провел его по траншее, указал ячейку, глубоко врезанную в каменистую неровную стенку, отдал свой автомат и снял с себя, нахлобучил на него каску.
— Хоть и тихо, а пчелки все-таки летают. И мина может жахнуть.
Все ушли, и он остался один. Знал, что рядом кто-то есть, приставлены для досмотра, но было тихо, и Колодану скоро стало не то, чтобы страшно, а как-то неуютно. Автомат удобно лежал в выемочке, прокопанной посередине бруствера, указательный палец чувствовал упругость спускового крючка. Нестерпимо хотелось надавить еще, всполошить ночь, но он удерживал себя, знал, что на выстрелы тотчас кто-нибудь прибежит, и будет он выглядеть в глазах моряков паникером.
Ракеты взлетали не то чтобы близко, но не так уж и далеко: были слышны даже выстрелы ракетниц.
