Пока порхающий свет заливал нейтралку, все в ночи приходило в движение: камни, кусты вздрагивали, шевелились, и трудно было поверить, что это всего лишь тени, а не ползущие по нейтралке враги.
Скоро начал пробирать холод, и Колодан все чаще вспоминал толстый свитер, который жена сунула ему в вещмешок в последнюю минуту. Сейчас он лежал под столом в редакции «Красного Черноморца», и Колодан никак не мог понять себя: почему не пододдел свитер, когда выезжал сюда?
Что-то шевельнулось впереди, совсем близко. Колодан схватился за автомат, вгляделся в темень. Но больше ничего не увидел и успокоился, принялся прыгать и бить себя обеими руками по бокам, как извозчик на морозе. Подумал, что никакого особого очарования боец в окопе не испытывает, тошно ему тут, маятно. И голодно и холодно, и мысли одолевают совсем не героические. Но в задуманные очерки такая маета не вписывалась, и он попытался заставить себя думать о чем-либо другом, более романтичном.
Что произошло далее, не вдруг понял. Почувствовал, что ноги его почему-то оторвались от земли, и автомат, который все время был под рукой, отдалился так, что не достать. Еще не испугавшись, а только удивившись, он брыкнул ногами, вывернулся и вдруг увидел чье-то близкое лицо с широко раскрытыми незнакомо злыми глазами. Они-то, эти обдавшие холодом глаза, и заставили ужаснуться: немец! Хотел крикнуть, но только захрипел. Взорвался белый огонь в голове и погас, окунул все вокруг в темноту и немоту…
Было холодно, очень холодно, особенно со спины. Показалось, что лежит на льду, а снизу толкает, шлепает, шебуршит, вот-вот опрокинет льдину темная вода. Пришла мысль о свитере, оставленном в вещмешке, и тут же вспомнилось все, вплоть до ужасающих злобы и страха в глазах немца. Плен?! Он дернулся, пытаясь встать.
Тотчас дергание прекратилось. Колодан почувствовал, что его положили на землю, и услышал радостный девчоночий возглас:
— Я говорила, что живой, что обеспамятел только!
Открыл глаза, увидел каких-то людей, стоявших вокруг, розовеющее рассветное небо над их головами и в этом небе клин черных шевелящихся точек.
— Что? — с трудом выговорил он.
— Теперь-то ничего, — сердито просипел кто-то над ним. — Еще бы немного и очнулся бы не тут, а там.
— П-почему?
— Потому что взяли тебя, как куренка. Еще бы немного… Да наша разведка возвращалась, отбили…
Он попытался встать, опираясь на локти, но упал, обессиленный непонятной дрожью во всем теле. В голове ударил колокол, загудел оглушающе.
— Ты не пугайся, все в порядке с тобой, даже не ранен, — успокаивал девчоночий голос, и Колодан все искал глазами, которая же из этих одинаковых склонившихся над ним людей девушка
— Он-то ничего, а Сашка… Такого парня ранило…
«Я тоже Сашка, — билась мысль. И вдруг вскинулась: — Сашка, да не тот…»
Скосив глаза, он увидел, что рядом лежит еще кто-то. Догадался: тот самый Сашка. Спросил:
— Как его… фамилия?
— Не все тебе равно?
— Так он же корреспондент, — подсказал чей-то знакомый голос.
— Писать о нем будешь?
Колодан покачал головой. Нет, не писать ему сейчас хотелось, а сделать хоть что-нибудь настоящее.
— Кольцов, — ответили ему. — Старшина первой статьи Кольцов. Запомнишь?
Он кивнул, снова поднял глаза и вдруг понял, что движущий по небу клин — это журавли. Потянулся, удивленный и обрадованный. Кто-то проследил за его взглядом и тоже увидел журавлей. И вот уже все они, столпившиеся над двумя лежавшими на земле людьми, уставились в небо, дивясь такому невиданному на войне чуду. Одинокая трасса заскользила в вышину из серого сумрака, окутавшего землю. И другая за ней, и третья. И вот уже сотни, тысячи светляков заструились в вышину. Казалось, что это и не люди вовсе стреляют, — не верилось, что столько людей одновременно находится в таком на вид пустынном пространстве, — что это какой-то неведомый фантастический салют в честь весны, в честь всего того радостного и мирного, что осталось по ту сторону войны…
XI
Снайпер Андрей Лёвкин лежал на топчане в санвзводе и терпеливо ждал, когда боль отпустит обмороженные ноги. Ступни нестерпимо жгло. Он думал о том, что напрасно ввязался в поединок с тем немецким снайпером, решив перетерпеть его на морозе, заставить пошевелиться. Поздно сообразил, что снайпер сидел в тепле, потому и не выдавал себя. Но делать было нечего, пришлось час за часом, не шевелясь, лежать на ледяном камне. Он все-таки дождался, когда тот высунется. Только и сам попал в санвзвод.
— Андрюша, ты спишь?
Лёвкин узнал голос медсестры Абросимовой, но не отозвался. Сказалась снайперская привычка не спешить с ответом.
— Раненых привезли! — крикнули из-за двери.
Медсестра выбежала, но дверь за собой не притворила. Голоса доносились со двора ясные, четкие.
— По детям стреляют, мерзавцы, — возбужденно говорил кто-то. — Мальчишка хотел рыбу в бухте пособирать, что взрывом оглушило, лодку отвязывал. Тут его немецкий снайпер и достал. И где он, черт, только прятался?! Лейтенант один недалеко был, кинулся к мальчишке, из воды его вытащил, но и сам пулю получил. Хорошо, что в руку…
— Я этого снайпера отыщу, верьте девоньки!
Лёвкин узнал голос друга своего Григория
Вовкодава и привстал, убоявшись, что он прямо сейчас, не зайдя в санчасть, и побежит охотиться за этим снайпером. Не первый день знал Григория: если чего захочет, — не удержишь.
Но он зашел.
— Ты этого снайпера выкинь из головы, — сердито сказал ему Лёвкин.
— Как это — выкинь?! — в свою очередь рассердился Григорий. — По детишкам стреляет, зар-раза!
— Я сам разберусь с ним.
— Когда ты разберешься?!
— Умная у тебя голова, Гриша, а глупая. Он же опытный.
— А я чего? Два раза ходил, двоих подстрелил.
— А теперь тебя подстрелят.
— Чему быть, того не миновать.
— Ты же хороший повар, — переменил тему Лёвкин. — Кто будет бойцов кормить?
— Повар?! — вскинулся Григорий. — Повара скоро совсем не нужны будут. Опять норму урезали, одну муку дают. А что из одной муки сделаешь? Галушки? Так они уже вот где! Пока горячие, еще ничего, а потом каменеют. Тут один прибегал, грозился галушкой прикончить повара. Это меня-то…
— Все равно не ходи, Гришь, прошу тебя.
— Ладно, подумаю…
Он ушел, совсем немного посидев возле Лёвкина. И Лёвкин знал: думать Григорий будет недолго. Упросит командира передать кухню на день своему напарнику и уйдет охотиться за немецким снайпером.
Вечером Лёвкин из санвзвода исчез. Абросимова ходила от одного раненого к другому, спрашивала:
