спокойно заснули, уверенные, что наконец-то встали на свое постоянное место.
Утром проглянуло солнце, и Кубанский смог хорошенько разглядеть каждое пятнышко на противолежащих, занятых противником высотах, передний край, обозначенный внизу извилистой полосой наскоро вырытых окопов. Долго глядел в стереотрубу, изучая местность. И вдруг он заметил какие-то слабые проблески на темном фоне поросшей лесом горы. Пригляделся и понял: каски взблескивают на солнце.
— По пехоте! — радостно скомандовал он, решив тут же проверить готовность батареи.
— Да! — так же обрадованно отозвался телефонист, передав команду на огневую позицию.
— Дальнобойной гранатой!
— Да!
— Взрыватель РГ-шесть, осколочный!… Заряд четвертый!… Угломер сорок девять — тридцать!… Прицел пять-шесть!… Веер рассредоточенный!…
Давно не командовал он с таким удовольствием. На марше все было второпях, и гаубицы стояли тут же, развернутые на дороге. Все было не по правилам на марше, словно гаубицы — это обычные винтовки, куда повернул стволами, туда и стреляй. Теперь все было, как положено: настоящий НП, вынесенный далеко от ОП, и построен веер для стрельбы, и выверены все угловые величины.
— Первому, один снаряд — огонь!
— Выстрел! — крикнул телефонист.
Теперь можно было подождать и понаблюдать. Кубанский закурил, прислушиваясь к знакомому звуку летящего снаряда. Затем припал к стереотрубе.
— Левее пятнадцать! Огонь!
Теперь было то, что надо, и обрадованный такой быстрой пристрелкой, он заспешил:
— Прицел пять-семь!… Беглым! Огонь!…
Запрыгали разрывы в том месте, где только что взблескивали каски, дымом заволокло лес. И фронт вдруг ожил, словно разбуженный разрывами, загрохотал, затрещал пулеметными очередями.
На весь этот день хватило батарее работы, потому что цели появлялись одна за другой: то колонна вражеской пехоты выползала на лесную дорогу, то на дальний отрезок шоссе выскакивала автомашина, а то несколько немецких танков попытались приблизиться к переднему краю. А под вечер прибежал связной от командира батальона моряков, оборонявшихся внизу, в долине, передал просьбу прижать немецких минометчиков, которые не давали поднять головы.
— Где эти минометы? — спросил Кубанский.
— Вам с горы-то видней, — сказал связной и убежал, прикрываясь кустами, вниз по склону.
С горы, особенно в стереотрубу с ее 11-кратным увеличением, и впрямь все было видно — и как рвутся мины точно по линии окопов, и как распластываются по земле моряки, хорошо заметные на местности в своих черных бушлатах, но минометной батареи, как ни высматривал, Кубанский не мог обнаружить.
Когда вечерний сумрак совсем закрыл дали, на высоту поднялся сам командир батальона моряков капитан Боренко, деловито обошел часовню, посмотрел в стереотрубу, в которую уже ничего было не разглядеть, махнул рукой на горбящиеся по горизонту горы.
— Оттуда бьют, а ты не видишь? Глядеть надо лучше.
— Ночью обнаружим, — успокоил его Кубанский. — Одной вспышки довольно…
Но немецкие минометы ночью не стреляли. А утром снова запрыгали разрывы мин на линии наших окопов. И снова, сколько ни глядел, не мог Кубанский обнаружить эту хитро замаскированную минометную батарею.
— Кто ее найдет, проклятую, тому три дня отпуска в хозвзвод, — пообещал он своим разведчикам. — Пользуйтесь моей добротой, другого такого случая не представится!
Пооколачиваться в хозвзводе — это была мечта каждого. В баню можно было сходить, в город попасть, а там, глядишь, и новое обмундирование отхватить у старшины. Обещание комбата было более чем щедрым, и потому разведчики смотрели во все глаза. Но минометы словно из-под земли стреляли — ни вспышек не было видно, ни пыли, ни дыма от выстрелов.
В этот день немцы несколько раз пытались атаковать наши окопы, но, откатившись, снова начинали обрабатывать передний край минами. Днем позвонил командир дивизиона и, отругав Кубанского за то, что до сих пор не может подавить немецкую батарею и помочь нашей пехоте, приказал этой ночью сменить огневую позицию, поскольку немцы взяли гребень противолежащей высоты, откуда гаубицы — как на ладони.
— У вас на батарее из-за этого уже потери есть! — кричал он, словно Кубанский не знал этого и словно он был виноват в том, что немцы взяли высоту.
Под вечер пришел комиссар батареи политрук Лозов, до этого находившийся на огневой позиции, где, собственно, и было его место, поскольку там — почти весь личный состав. Он заявился, не позвонив предварительно, и в этой внезапности визита усмотрел Кубанский некую связь с недавней нотацией, полученной от комдива.
— Ты чего? — спросил недовольно.
— Навестить пришел, — сказал Лозов, отряхивая основательно выпачканную шинель, поскольку пришлось ему изрядную часть пути проползти: днем хождение на НП не разрешалось, чтобы не обнаружить его.
— Вечера не мог дождаться?
— Значит, не мог.
— Приезжал бы, как стемнеет, с кухней. Поужинали бы, приняли сто грамм наркомовских и поговорили.
— Я подожду, — бесстрастно ответил Лозов, никак не реагируя на горячность командира. Где у тебя НП? В часовне?
— Там, — махнул он рукой в угол ограды.
И в этот момент оттуда, от НП, послышался радостный возглас:
— Нашел! Товарищ лейтенант, вижу батарею!
Согнувшись, они быстро пробежали между надгробьями, присели в мелком окопчике у стены, и Кубанский нетерпеливо прильнул к окулярам стереотрубы.
— Где батарея?
— А вы смотрите, смотрите. — Болотов суетился, обрадованный удачей, все поглядывая на темнеющее вечернее небо. — Только бы солнышко за гору не зашло, без подсветки не разглядеть.
— Есть! — вдруг выкрикнул Кубанский.
Синенький дымок на синем фоне неба и впрямь можно было увидеть только при косой подсветке заходящего солнца. Он быстро отложил на планшете угол по лимбу стереотрубы, определил по горизонталям карты точку превышения цели, дальность по секундомеру. Через минуту данные на открытие огня были готовы, и он заторопил телефониста, чтобы скорей разыскал командира дивизиона. Будь в достатке снаряды, позвонил бы он не в дивизион, а на огневую позицию и сразу бы скомандовал «огонь!». Но дневной лимит в 20 снарядов, которые он мог израсходовать по своему усмотрению, давно был использован, и приходилось спрашивать разрешение на открытие огня у командира дивизиона. Но и лимит комдива давно кончился, и ему пришлось звонить в полк. Пока инстанции договаривались между собой, солнце зашло, дальний лес сразу погрузился в темноту. Открывать огонь, не видя цели, было нецелесообразно.
— Что делать, комиссар? — спросил Кубанский.
— До утра надо ждать.
— Приказано ночью сменить ОП. А с нового места понадобится пристрелка. Да и расстояние увеличится.
— Надо подумать.
— Думай не думай!… — он махнул рукой. — Завтра сменим позиции! — И вдруг выкрикнул раздраженно: — Не в прятки же мы играем! Нам главное врага уничтожить!…
Кубанский едва дождался утра. Чуть рассвело, уже сидел у стереотрубы, вглядывался в серый сумрак, висевший над дальним лесом. На всякий случай дал проверочный выстрел по ранее пристрелянному
