спиртного и сигарет, минареты, с которых не читают азан, груды камней, пыль, грязь и т. д. и т. д. От этой разрухи нечего ожидать. Если когда-нибудь наступит время воскресения — хозяин дома уверен, что есть множество людей, как и он, всю жизнь сопротивляющихся тому, что происходит, — оно начнется в этих кварталах, о которых с пренебрежением говорят: «бетонные лачуги», потому что именно здесь все еще хранятся истинные сокровища. Он гордится тем, что начинал строить этот квартал, и приглашает Галипа сюда, в эту жизнь, прямо сейчас, Галип мог бы остаться здесь сегодня ночью, они хотя бы поспорили…

Галип надел пальто, попрощался с хозяином дома, его молчаливой женой, тихими детьми, открыл дверь и вышел. Хозяин дома, стоя у открытой двери, внимательно всматривался в темноту, а потом произнес с таким удовольствием, что даже Галипу понравилось: «Как бело!» Много лет назад, не унимался бывший муж Рюйи, он познакомился с шейхом, который ходил только в белых одеждах, и после этого знакомства увидел белый-белый сон. В этом белоснежном сне он сидел вдвоем с Мухаммедом на заднем сиденье белого «кадиллака». Впереди сидели шофер, лица которого не было видно, и два внука Мухаммеда — Хасан и Хюсейн в белых одеждах. Когда «кадиллак» проезжал по Бейоглу мимо афиш, реклам, кинотеатров и публичных домов, внуки, оборачиваясь к деду, морщились.

Галип стоял на верхней ступеньке засыпанной снегом лестницы, ожидая окончания рассказа, хозяин дома не умолкал: нет, он не придавал снам слишком большого значения. Просто научился читать некоторые священные знаки, вот и все. Ему бы хотелось, чтобы Галип и Рюйя пользовались его знаниями. Другие пользуются.

Он слышал, как премьер-министр дословно приводил выдержки из его анализа политической ситуации и излагал некоторые его идеи, сформулированные в статье, опубликованной им под псевдонимом три года назад в момент политического кризиса. Конечно, у них много служащих, которые следят за выходящими в стране даже самыми маленькими журналами и при необходимости докладывают наверх. На днях он обратил внимание на статью Джеляля Салика и понял, что тот тоже какими-то путями добрался до его статей и тщетно пытается по-своему истолковать одну старую проблему.

В обоих случаях любопытно, что мысли человека, про которого говорят, что он исчерпал себя и никому не нужен, повторяют премьер-министр и известный журналист. Он хотел было доказать, что эти два уважаемых человека использовали некоторые предложения и даже фразы из статьи в малотиражном журнале одной из фракций, собирался заявить в прессе о наглом плагиате, но потом решил, что для этого еще не пришло время. Он твердо знал, что надо набраться терпения и ждать, потому что настанет день, когда и эти люди постучат в его дверь. Разве не факт, что в этот отдаленный район ночью, в снег, под неубедительным предлогом разузнать что-то о человеке под вымышленным именем приехал Галип-бей. Галип-бей должен знать, что он хорошо читает подобные знаки. Галип спустился по ступенькам на покрытую снегом мостовую и уже не слышал последних вопросов, которые задавал ему хозяин дома:

Может ли Галип прочитать нашу историю под этим новым углом зрения? Если он заблудится и не сможет выбраться на центральный проспект, не вернется ли он к ним в дом? Может ли он передать большой привет Рюйе?

Все мы ждем его

Поэма моя называется «Великий инквизитор», вещь нелепая, но мне хочется ее тебе сообщить.

Достоевский

Мы все ждем Его. Все мы веками ждем Его. Но все по-разному: кто, устав от толпы на мосту Галата, смотрит в свинцово-голубые воды Золотого Рога; кто подбрасывает дрова в печку, которая никак не согревает комнату в два окошка у подножья крепостной стены; кто нескончаемыми лестницами поднимается к дому греческой постройки в глубине квартала Джихангир; кто в далеком анатолийском поселке, ожидая часа встречи с друзьями в мейхане (Мей — вино (поэт. )', мейхане — заведение, где подают спиртные напитки), коротает время за разгадыванием кроссвордов в стамбульской газете; а кто-то мечтает сесть в самолет, описание и фотографию которого видел в газетах, или войти в светлый зал и обнять красивое тело; так или иначе, мы все ждем Его. Мы ждем Его, когда грустно бредем по грязным мостовым, держа в руках кулек, свернутый из старой, читаной- перечитаной газеты или пакет из дешевого пластика, после которого яблоки пахнут синтетикой, или сетку, оставляющую на ладони и пальцах синие следы. Мы ждем Его всегда: когда субботним вечером возвращаемся из кинотеатра, где смотрели фильм о невероятных приключениях красивейших женщин с мужчинами, бьющими бутылки и окна, или из квартала публичных домов, где время, проведенное с проститутками, лишь усилило чувство одиночества, или из мейхане, где приятели безжалостно высмеивали какую-нибудь нашу навязчивую идею, или от соседей, где не удалось спокойно послушать театральную постановку по радио, потому что шумные дети никак не могли уснуть. Говорят, Он появится сначала в темных закоулках окраинных кварталов, где мальчишки перебили из рогаток уличные фонари, или перед лавками жуликов, торгующих лотерейными билетами национальной и спортивной лотереи, журналами с обнаженными женщинами, игрушками, табаком и прочей мелочью. Но все считают, что где бы Он ни появился — в котлетной лавке, в которой маленькие дети по двенадцать часов месят фарш, или в кинотеатре, где тысячи глаз превращаются в один, горящий единым желанием, или на зеленых холмах, где безгрешные, как ангелы, пастухи любуются чудом кипарисов на кладбищах, — где бы Он ни появился, счастливец, который увидит Его первым, сразу же узнает Его, и вмиг станет ясно, что ожидание, длившееся долго, как бесконечность, и коротко, как одно мгновенье, закончилось: пришло время спасения.

Удивительно, что никто из ожидающих прихода великого Спасителя, мечтающих об этом приходе, не мог представить себе Его лица: ни мой уважаемый читатель-фантазер Мехмет Йылмаз, живущий в далеком анатолийском городке, ни Ибн Араби, изложивший свои мечты семь сотен лет назад в книге «Симург Запада», ни философ Эль-Кинди ((801-873) — арабский философ), который тысячу сто одиннадцать лет назад видел во сне, как Он помог отвоевать Стамбул у христиан, ни девушка-продавщица, мечтающая о Нем среди катушек с нитками, пуговиц и нейлоновых чулок в галантерейной лавке в Бейоглу через много лет после описания этого сна.

А вот Даджала мы представляем себе довольно хорошо: Бухари в «Пророке» сообщает, что Даджал — одноглазый и рыжеволосый, а в «Хадже» добавляет, что по лицу Даджала можно прочитать, кто он есть; от других авторов мы узнаем, что он костлявый и у него могучая шея и красные глаза. В первые годы моей работы журналистом в газете «Карагез», весьма читаемой в Анатолии, в комиксах о похождениях турецкого воина Даджал изображался с перекошенным ртом. Наш воин крутил любовь с красавицами еще не завоеванного Константинополя и, пуская в ход всевозможные хитрости (некоторые художнику подсказывал я), сражался с Даджалом, большелобым, большеносым и безусым. В отличие от столь красочных описаний Даджала, Его, которого мы ждем, живой яркий образ создал лишь один писатель, доктор Ферит Кемаль (вымышленный автором персонаж), но, поскольку свой труд «Le Grand Pacha» («Великий Паша» (франц. ).) он написал по-французски и издать его в Париже сумел лишь в 1870 году, мы не включаем эту книгу в нашу литературу.

Но исключать из турецкой литературы книгу «Le Grand Pacha», единственное произведение, где Он представлен столь реалистично, только потому, что она написана по-французски, неверно и нелепо; такое же чувство нелепости охватывает, когда читаешь в восхваляющих восток журналах типа «Шадырван» («Фонтан для омовений».) или «Бююк Догу» («Великий Восток»), что глава «Великий инквизитор» в романе «Братья Карамазовы» русского писателя Достоевского списана с маленькой брошюры. Когда я сталкиваюсь с легендами о похищении произведений и перемещении их с Востока на Запад или с Запада на Восток, у меня неизменно возникает одна мысль: если вселенная снов, называемая нами миром, это дом, куда мы входим неосознанно, как лунатики, то литературы можно уподобить стенным часам, развешанным в комнатах этого дома, к которому мы хотим привыкнуть. И в таком случае:

1. Глупо говорить, что какие-то из этих часов, тикающих в комнатах дома снов, показывают время правильно, а какие-то — неправильно.

2. Глупо говорить, что какие-то из часов спешат на пять часов, потому что, по той же логике, они могут опаздывать на семь.

3. Если какие-то часы показывают без двадцати пяти десять, а через некоторое время без двадцати пяти десять покажут другие часы, глупо делать вывод: вторые часы подражают первым.

Написавший более двухсот суфийских книг Ибн Араби за год до участия в похоронах Ибн Рушда в Кордове находился в Марокко и писал там книгу, вдохновленный рассказом (сном) в суре Корана «Аль-Исра» о том, как Мухаммед ночью был перенесен в Иерусалим и там по лестнице взобрался на небо, где наблюдал

Вы читаете Черная книга
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату