И сразу взрослые с обеих сторон пропели короткое заклинание. Паоло, к сожалению, его не знал. Оно, видимо, было очень действенным. Как только голоса замолкли, Ринальдо и смуглый молодой человек из стана Петрокки подошли к двум полицейским и отодвинули их назад. Полицейские словно застыли, неподвижные, как манекены в зарешеченных витринах магазина Гросси. Ринальдо и тот, другой молодой человек сложили их на ступенях Художественной галереи и, не глядя друг на друга, вернулись к своим семьям.
— Теперь готов? — спросил Гвидо.
— Готов, — ответил Антонио.
И единоборство началось.
Впоследствии, возвращаясь к тому дню памятью, Паоло осознал, что поединок вряд ли длился больше трех минут. Потому что за эти минуты сила, искусство и скорость обоих противников испытали предельную нагрузку. Первой и, пожалуй, самой продолжительной частью поединка явилась начальная, когда они стояли друг против друга в ожидании и когда, казалось, почти ничего не происходило. Оба, слегка наклонившись вперед, бубнили себе что-то под нос и иногда взмахивали рукой.
Паоло не сводил глаз с напряженного лица Антонио, пытаясь уловить малейшее движение. Внезапно Гвидо приобрел вид красно-белой пылевыбивалки в форме человека. Кто-то громко ахнул. И тут же почти одновременно Антонио превратился в картонную фигуру, разрисованную зелеными треугольниками. В следующую секунду они снова стали сами собой.
Скорость, с какой это произошло, потрясла Паоло. Не только заклятия были сотворены с обеих сторон, но и контрзаклятия, и заклятия, их уничтожившие, — все за время, требуемое для вдоха и выдоха. Оба состязавшихся стояли тяжело дыша и выжидательно смотрели друг на друга. Было ясно: они достойные противники.
И снова какое-то время казалось, будто ничего не происходит, разве только стороны обменивались сверкающими взглядами. И вдруг Антонио нанес удар, и удар такой силы, что стало очевидно: все это время он обдумывал заклятие, а его сверкающие взгляды служили прикрытием, отвлекая Гвидо. Гвидо испустил вопль и рассыпался в прах, взметнувшись пыльной спиралью. Но каким-то образом, рассыпаясь, он поразил Антонио своим сильнейшим заклятием. И Антонио развалился на тысячу кусочков, как оброненная на пол картинка-загадка.
Какие-то секунды вихрь пыли и куча обрывков Антонио висели в воздухе над Корсо. Оба, и Гвидо, и Антонио, вовсю старались не распасться окончательно и не грохнуться на выщербленные камни мостовой. И еще они старались навести на противника новое заклятие. И когда наконец Антонио сумел первым собрать себя воедино и предстать в своем облике, держа в правой руке нечто вроде красного плода, он едва успел увернуться. Гвидо в обличье леопарда уже прыгнул и летел на него.
Элизабет вскрикнула не своим голосом.
Антонио метнулся в сторону и, глубоко вздохнув, пропел: «Oliphans!»[3] Его обычно бархатный голос прозвучал натужно и прерывисто, но ноты взял правильные. Гигантский слон с бивнями длиннее, чем весь Паоло, затмил низкое солнце и потряс Корсо, когда, распустив уши, он двинулся на леопарда, чтобы его растоптать. Трудно было поверить, что это огромное животное есть не кто иной, как всегда озабоченный, сухопарый Антонио Монтана.
Но в какую-то долю секунды леопард превратился в Гвидо Петрокки с белым как мел лицом и огненно- рыжей бородой и в бешеном темпе пропел: «Хиккори-диккори-маггери-мус!» И, надо полагать, тоже взял правильные ноты. Потому что вроде как исчез.
Монтана бурно радовались трусости Гвидо, но тут впал в панику слон. Глаз Паоло едва успел схватить крошечную мышку, нагло прошмыгнувшую у огромной передней ноги слона, прежде чем тот кинулся наутек. Громкий топот, производимый Антонио, казалось, разметал его уши. Даже наблюдая его со спины, Паоло понимал, что слон, удиравший подобным образом, полностью и окончательно обезумел. И это среди перепуганных Монтана! Мимо него пронеслась Лючия, прижимая к груди оцепеневшую от страха Лину. Паоло схватил за руку маленького Бернардо и помчался с ним прочь, содрогаясь от жуткого, пронзительного, сверлящего уши рева, издаваемого его отцом.
Слоны боятся мышей, ужасно боятся. И много ли найдется людей, которые, меняя образ, не перенимают природу того образа, какой приняли? Казалось, Гвидо Петрокки не только одержал победу, но вдобавок к ней его стараниями большая часть Монтана будут растоптаны насмерть.
Но когда Паоло посмотрел снова, на пути слона стояла Элизабет; она не отрывала взгляда от его обезумевших маленьких глаз.
— Антонио! — крикнула она. —
Она была такой крохотной, а слон мчался с такой бешеной скоростью, что Паоло закрыл глаза.
Он открыл их вовремя, чтобы увидеть, как слон поднял его мать к себе на спину. Слезы облегчения заволокли Паоло глаза, и он чуть было не пропустил новый маневр Гвидо. Просто до него дошел оглушающий грохот, отвратительный запах, и взору предстало нечто вроде движущейся башни.
В следующее мгновение Паоло увидел, как слон повернулся кругом, а Элизабет вся сжалась, припав к его спине. Слону теперь противостояла огромная — даже больше, чем он сам, — железная машина; вся сотрясаясь и пыхтя от собственной механической мощи, она наполнила Корсо мерзким синим дымом. На своих чудовищных гусеницах она медленно надвигалась на Антонио. И по мере того, как приближалась, опускался торчащий из ее передка пушечный ствол, целясь слону между глаз.
Вмиг Антонио превратился в другую машину. Но так спешил и так мало знал о машинах, что она получилась, скажем прямо, весьма странной — бледно-голубая, цвета утиного яйца, и на резиновых колесах. Впрочем, она, вероятно, вся была из резины, потому что снаряд, выпущенный из машины Гвидо, от нее отскочил и врезался в ступени Арсенала. Почти все, кто был на Корсо, кинулись на землю ничком.
— Мама... мама внутри этой штуки! — в ужасе закричала Лючия, перекрывая грохот.
Паоло содрогнулся: наверное, так оно и есть. У Антонио не было времени спустить Элизабет. А теперь он с безрассудной отвагой таранил Гвидо — бам-бум, бум-бам! Ужасно, должно быть, для Элизабет! К счастью, все это продолжалось не дольше секунды. Внезапно Элизабет и Антонио предстали в собственном образе — почти под самыми гусеницами Твидовой машины. Элизабет сразу побежала — Паоло не знал, что она может так быстро бегать, чуть ли не с быстротой ветра! — к ступеням Арсенала. И тут, возможно, из-за вредности, присущей Петрокки, а может, из-за общей неразберихи, в большом Гвидо-танке опустился пушечный ствол, целясь в Элизабет.
Антонио обругал Гвидо последними словами и швырнул помидор, который все еще держал в руке. Красный плод попал в цель, развалился и потек по железной стенке. И не успел Паоло подумать, какой от этого прок, как танка не стало. И Гвидо не стало. Вместо Гвидо был гигантский помидор. Размером с тыкву. Он стоял посреди мостовой и не двигался.
Это был победный удар. Паоло понял это по выражению лица Антонио, как раз шагавшего к помидору. Усталый, он с отвращением наклонился, чтобы поднять помидор. Среди Петрокки раздалось несколько вздохов, среди Монтана несколько ликующих криков, не совсем уверенных и еще в меньшем числе.
Тут кто-то напустил новые чары.
На этот раз — густой влажный туман. Без сомнения, в начале противостояния он не показался бы таким страшным, но после всего пережитого был для Паоло последней каплей. Перед его глазами стояла густая белая пелена, и кроме нее он ничего не видел. А вздохнув раз-другой, закашлялся.
Кашляли все вокруг, и те, кто был рядом, и те, кто находился от Паоло на значительном расстоянии, и это был единственный знак, по которому он мог судить, что он не совсем один. Паоло повертел головой, пытаясь рассмотреть, кто еще тут кашляет, но не увидел даже Лючии. И Бернардо он не видел, хотя знал, что все время держал его за руку — еще секунду назад. Не успел он все это осознать, как понял, что утратил и чувство пространства. Он оказался совсем один, кашляющий и дрожащий, в холодной белой пустыне.
«Нет, я не стану терять головы, — решительно сказал себе Паоло. — Отец не потерял, и я не потеряю. Найду убежище и отсижусь, пока не кончится это дьявольское заклятие. А потом пойду домой. Неважно, если Тонино все еще нет... — И он остановился, потому что в голову ему пришла одна мысль — потрясающее открытие: — Таким путем нам Тонино не найти никогда».
И он знал, что это так.
С протянутыми вперед руками и широко распахнутыми глазами в надежде что-то разглядеть — что было
